– У меня для тебя новость, Рейнард. – Формак приложил палец к губам, его глаза смотрели жестко и понимающе. – Некая леди просит тебя встретиться с ней после обеда в башне Адера. Знаешь, что это? Разрушенный замок или что-то в этом роде в лесу на границе поместий Ганлингорн и Хиллдаун.

Башня Адера представляла собой гору обвалившихся балок и каменной кладки и пользовалась у местного люда определенной репутацией. Как место любовных свиданий. Однако Рейнард не обольщался.

– Некая леди? – спросил он бесстрастно, хотя его дыхание участилось и тело напряглось.

Формак пошарил за пазухой.

– У меня тут кое-что есть для тебя.

Он извлек маленький лоскуток ткани и развернул. Золотистый, как солнце, локон, о котором Рейнард только что мечтал. Мгновение он смотрел на него, затем протянул руку и зажал его в своей большой ладони.

– Леди сказала, что согласна на твои условия.

Рейнард кивнул, игнорируя любопытный взгляд конюха, и не двинулся с места. Формаку ничего не оставалось, как уйти. Открыв ладонь, Рейнард вновь уставился на мягкий золотистый локон. Ему показалось, что от него исходит нежный аромат духов.

Леди Рона. Она согласилась на его условия. Ее тело – за его душу.

Ему следовало бы обрадоваться и потирать в предвкушении руки. Он одержал победу. Ступил одной ногой во вражеский стан и получил шанс укротить заносчивую нормандскую гордячку. Но ему казалось, будто он вошел в бурлящее море и его относит течением все дальше и дальше от берега.

Дженова вдевала нитку в иголку и хмурила брови, прислушиваясь к болтовне своих фрейлин. Вокруг валялись рваные и изношенные предметы одежды и постельное белье. Правда, одна или две женщины трудились над более деликатными изделиями, хотя большинство занимались скучной рутинной штопкой.

Возраст ее фрейлин колебался от одиннадцати до семидесяти лет, и Дженова обо всех заботилась. Это входило в ее обязанности, как леди Ганлингорн, но на самом деле она не считала заботу трудом. Сегодня фрейлины обсуждали тему, которой Дженова предпочла бы не касаться.

Генрих.

– Он такой красивый, – вздохнула крошка Иоланда. – У него глаза синее, чем…

Нужное слово никак не приходило на ум.

– Колокольчики? – подсказал кто-то. – Море в июле?

– Он смотрит на вас с большой теплотой, миледи, – заметила Гертруда, как обычно, позволявшая себе вольности. – Мне кажется, он вас обожает.

– Мы просто друзья, – спокойно ответила Дженова. – С самого детства.

– Как бы и мне хотелось иметь такого друга, как лорд Генрих, – мечтательно произнесла Иоланда.

– Он совсем как отец для мастера Рафа, – продолжала Гертруда.

Агета нахмурилась:

– Хватит болтать. Лорд Генрих никакой не отец мастеру Рафу и никогда им не будет.

Гертруда фыркнула:

– Как и лорд Алфрик. Я рада, что его прогнали. Он мне не по душе.

Агета вспыхнула, но тут вмешалась Дженова и пресекла дальнейшую перепалку.

– Нас мало интересуют, Гертруда, твои симпатии и антипатии. Лучше посмотри, какая у тебя получилась строчка. Распори ее и сделай заново.

Гертруда скривила губы, но сделала так, как велела хозяйка.

– Лорд Генрих останется в Ганлингорне? – полюбопытствовала Иоланда.

– Он привык к жизни в Лондоне, – ответила Дженова спокойно, хотя глаза защипало.

Она не хотела, чтобы он уезжал, но помешать этому было выше ее сил. У Генриха своя жизнь, у нее – своя. Оба знали, что рано или поздно придется расстаться.

– Может, попросите его остаться? – пробормотала Гертруда. – Порой мужчинам в такого рода делах требуется подсказка. Может, он не догадывается, как сильно вам будет его не хватать, миледи.

Дженова от неожиданности захлопала ресницами.

– Спасибо, Гертруда, – вставила Агета. – Когда леди Дженове понадобится твой четырнадцатилетний житейский опыт, она спросит у тебя совета.

Перепалка продолжалась, но Дженова слушала фрейлин рассеянно. Попросить его. Она не знала, сможет ли это сделать. Он может отказать или, того хуже, рассмеяться над ее мнением, что он способен остаться здесь, в Ганлингорне, когда его жизнь в Лондоне во сто крат интереснее.

А что насчет этого места, этого замка? Шато-де-Нюи. Он окутан какой-то тайной, которую ей еще предстояло разгадать.

Дженова вздохнула. В прежние времена, когда они были просто друзьями, все казалось намного проще. Тогда она говорила ему все напрямик. А теперь опасалась, что ее слова могут быть неверно истолкованы. Или Генрих заметит, что она пытается скрыть от него то, что лежит у нее на сердце. Сейчас он мог ранить ее куда больнее, чем раньше.

Попросить его остаться – значит проявить свои чувства, если же она этого не сделает, не узнает его реакции. Может, Гертруда права, может, Генрих и впрямь не догадывается, как сильно она будет скучать по нему.

«Хорошо, – сказала себе Дженова, и ее пальцы с иглой задрожали, когда она попыталась вколоть ее в ткань. – Я попрошу его остаться и, если он откажется, рассмеюсь и сделаю вид, будто мне все равно. Но если он согласится…»

Дженова про себя улыбнулась.

– Морской падуб, – сказала она вдруг. – У него глаза цвета морского падуба.

И покраснела, когда фрейлины с удивлением на нее посмотрели.

* * *

Рона вглядывалась в туман. Окутывая подножие холма, он висел клочьями среди деревьев и тянул влажные пальцы к их стволам и голым веткам. Вокруг царили покой и безмолвие.

Она попыталась подавить в себе страх и неуверенность. То, что предстояло осуществить с Рейнардом, Рону нисколько не волновало. Она уже не раз проделывала это. Ее неуверенность скорее касалась ее способности спасти себя и Алфрика, довести до конца сделку с отцом и добиться свободы для себя и брата. Рона знала, что, уехав в Нормандию, она никогда больше не вернется в Хиллдаун и никогда не позволит отцу вмешиваться в их жизнь.

Среди деревьев за ее спиной находилась башня Адера. Частично уцелевшая, а частично полностью разрушенная. Окутанная туманом, Рона стояла одна в промозглом, сыром лесу. Леди Рона, чья изысканность и манеры выдавали в ней даму благородных нормандских кровей, чья одежда и драгоценности отличались утонченностью. Но все это было обманом. Рона знала, что за нарядным фасадом скрывается рабыня своей женской сущности и отцовской жестокости.

Сегодня утром Рона наблюдала, как Болдессар жадно поглощал холодное мясо и хлеб, запивая все это большими глотками эля. Похоже, он находился в хорошем расположении духа, хотя она не понимала почему. Разве что ему приснилось, будто он взял в жены леди Дженову. От этой мысли Рона содрогнулась и прогнала ее прочь вместе с угрызениями совести. Ведь это она подкинула отцу подобную идею. Она не могла себе позволить размышлять над судьбой Дженовы, куда важнее для нее было спасти себя и Алфрика.