Она легко вздохнула от переполнявшего ее счастья.

— А потом, когда ты сказал Пруденс, что она должна хорошо есть, чтобы не устать на балу, который ты устроишь в ее честь, я подумала… — Доминика замялась, и щеки ее покрылись стыдливым румянцем.

— Что ты подумала, родная?

— Что именно такого отца я выбрала бы для моих детей, — пробормотала она, спрятав лицо у него на груди.

Он так крепко прижал ее к себе, что ей было трудно дышать.

— А когда ты призналась себе в том, что любишь меня?

— В тот день, в Канди… — ответила она. — Там было так чудесно, что я невольно все время думала о любви. Позже, глядя на картину, висевшую в твоей спальне, я поняла, почему. Я уже тогда любила тебя! Я любила тебя всем сердцем, но боялась, что ты… станешь презирать меня!

— И я полюбил тебя с самого первого момента, — признался лорд Хокстон. — Я увидел, как тебе нелегко живется, и мне хотелось защитить тебя, избавить от всех тягот и невзгод! — Он помолчал, а потом добавил:

— Прежде мне никогда не хотелось заботиться о женщине не ради себя, а ради нее самой. Я испытывал непреодолимую потребность оградить тебя от всех неприятностей, не Допустить, чтобы кто-то или что-то могло огорчить тебя.

— Именно поэтому… я прибежала к тебе… той ночью, сказала Доминика. — Я чувствовала, что рядом с тобой я буду в безопасности.

— И так будет всегда, — твердо сказал лорд Хокстон. — Когда я увидел тебя в подвенечном платье, я понял, что ты являешься воплощением мечты каждого мужчины. Ты была так прекрасна, и в то же время я уже знал, каким сильным характером ты обладаешь! — Он прижался губами к ее лбу. — Любовь моя, ты наденешь это платье для меня, завтра, когда мы поедем в Канди, чтобы обвенчаться?

Она взглянула на него, и блеск ее глаз показался ему ослепительным. Затем она внезапно помрачнела и опустила голову.

— В чем дело? — спросил он.

— Я забыла, — тихо сказала она, — что в Англии… ты занимаешь такое высокое положение в обществе. Я всегда думала о тебе, как об одном из местных жителей… как об обычном плантаторе. В обществе своих знатных друзей… ты станешь стыдиться меня.

Лорд Хокстон приподнял двумя пальцами ее лицо и заглянул ей в глаза.

— Среди моих друзей ты будешь сверкать, как солнце! — сказал он. — Ты моя, Доминика, ты принадлежишь мне, как, возможно, принадлежала в другой жизни. Теперь, когда ты призналась, что тоже любишь меня, я никуда тебя не отпущу!

— Я хочу лишь, этого! — вскричала Доминика. — Принадлежать тебе… во веки веков!

— Так и будет, — пообещал он. — И поскольку я знаю, что это доставит тебе радость, мы будем половину времени жить здесь, на Цейлоне. Дорога в Англию занимает не так уж много времени. Лето мы будем проводить в кругу семьи, в нашем родовом поместье, но на зиму станем возвращаться сюда. Тебе нравится эта идея?

— Ты же сам знаешь! — воскликнула Доминика. — И ты знаешь, что я буду счастлива везде… в любом месте… лишь бы ты был рядом!

Ее голос прозвучал так пылко, что в глазах лорда Хокстона вспыхнул огонь. Затем он снова приник губами к ее губам, и она была уже не в состоянии думать, лишь чувствовала, что всей душой и всем сердцем отныне принадлежит ему.

Доминика и лорд Хокстон вышли из «Пальмовой» комнаты на веранду и посмотрели на небо, усыпанное звездами.

На Доминике было белое кружевное платье, в котором она венчалась сегодня.

Она переоделась перед тем, как сесть в поезд и отправиться в обратный путь, но дома она снова надела подвенечный убор, зная, как он нравится лорду Хокстону.

Церемония была очень скромной, на ней присутствовал лишь Джеймс Тейлор, выступавший в роли шафера, но Для Доминики этот обряд был священным, и она знала, что лорд Хокстон испытывает то же.

Она слышала, как при выходе из церкви Тейлор сказал:

— Я рад за тебя, Чилтон, тебе всегда нужна была жена!

— Чтобы держать меня в руках? — улыбнулся лорд Хокстон.

— Чтобы достойно завершить историю твоего успеха! — серьезно ответил Тейлор. — Когда закончится ваш медовый месяц, приезжайте навестить меня. Я хочу показать тебе не только новые методы сушки чая, но и познакомить тебя с одним молодым человеком, из которого выйдет прекрасный управляющий. Он прожил здесь уже два года, и ты можешь вполне доверять ему.

— Спасибо тебе, Джеймс, — сказал лорд Хокстон.

Снова увидев этот дом, зная, что отныне она всегда будет жить здесь с любимым человеком, Доминика совсем растрогалась.

Когда он предстал перед ними, подобный драгоценной жемчужине, окруженной садами и серебряным озером, Доминика крепче сжала руку мужа.

— Мы будем счастливы! — сказала она.

— Теперь я знаю, — ответил он, — что я строил его для тебя. Мне всегда чего-то недоставало в «Пальмовой» комнате! — Доминика покраснела, и он поцеловал ей руку. — Тебе больше не нужно будет бояться, потому что ты никогда не останешься одна в темноте!

Им столько нужно было сказать друг другу, что они очень долго просидели за великолепным обедом, который в честь такого события приготовил для них повар. Когда они наконец вышли на веранду, солнце уже село.

Доминика взглянула вверх. Узкий серп молодого месяца появился на небе, и лорд Хокстон, проследив за направлением ее взгляда, тихо спросил:

— Ты знаешь, как местные жители называют молодую луну?

— Нет… скажи мне. — Один лишь звук его голоса приводил ее в трепет, а когда он обнял ее, она замерла, мечтая лишь об одном — прижаться губами к его губам.

— Она называется «Луна для влюбленных», — ответил лорд Хокстон. — И такой она станет для нас, моя любимая, моя жена.

— «Луна для влюбленных» над садами Эдема! — мягко проговорила Доминика. — Можно ли желать большего?

— Ты права, — согласился лорд Хокстон. — И ни один мужчина не станет желать большего, чем быть твоим мужем!

Она повернула к нему лицо, и при свете звезд он увидел на нем выражение безграничного счастья.

— Ты прекрасна! — сказал он. — Ты божественно прекрасна! Я хочу сказать тебе кое-что.

— Что? — спросила Доминика.

— Когда я впервые попал на Цейлон, — ответил он, — мне был всего двадцать один год. Как и все молодые мужчины, я думал, что со временем встречу женщину, которую полюблю и на которой женюсь. Но со мной произошло нечто странное.

Видя, что на лице Доминики отразилось удивление, он продолжил:

— Я полюбил — но не женщину, мое сокровище, а эту землю! Я полюбил Цейлон! Мне казалось, что он является воплощением всего, что мужчина может искать в женщине. Эта земля была мягкой и нежной, доброй и ласковой, и помимо материальных благ давала человеку какое-то духовное насыщение.