Коренную перемену нельзя осуществить, не нарушив эту неподвижную жизнь раз и навсегда; только при этом условии крестьянин, лавочник, портье слепо пойдут, куда прикажут, потому что им некуда будет возвращаться. Массовые переселения с востока на запад и с запада на восток, разрушение городов и жилищ, создание человека нового типа, который жил бы в бараках, не имел дома и покорно, до потери сил, работал на своих хозяев — вот что обеспечило бы наступление новой эры. Это обеспечило бы конечную победу национал-социализма независимо от исхода боев.

Да, буря, которую старались вызвать он и ему подобные, обернулась пустым порывом ветра, но и ветер, если дует с достаточной силой, может вырвать с корнем самое крепкое дерево.

Дверь номера, которую Петтингер запер перед уходом, была приотворена. Он распахнул ее.

На диване лежал, развалившись, военный.

— Дейн! — сказал Петтингер. — Что вы здесь делаете? Как вы вошли?

— Меня впустила горничная. Горничные мне всегда помогают. Мне нужно было где-нибудь отдохнуть. Я и выбрал вашу комнату, решил — ничего, вам все равно недолго осталось здесь жить. — Он, не вставая, подтащил к дивану стул и похлопал рукой по сиденью. — Очень мягко. Садитесь, Петтингер. — Он указал на бутылку, стоявшую на полу у дивана. — Я уже подкрепился. У вас была всего одна бутылка. Куда вы девали остальные? Да нет, нет, вы меня не бойтесь. Я знаю, какой у меня вид. Брюки разорваны. Денщик их зашил, и с тех пор я своего денщика не видел. На кителе грязь от сотни воронок, в которых я прятался, на сапогах — глина проселочных дорог и лесов, по которым я бежал. Бритву — и ту потерял. А к французскому парикмахеру мне что-то не захотелось идти. Незачем зря подставлять горло.

— Не говорите глупостей.

— Я что знаю, то знаю, — упрямо сказал Дейн. — Я видел, как они выходят из своих нор и нападают на нас.

— Кто?

— Люди! — крикнул Дейн. Потом добавил сорвавшимся голосом: — Всех бы их расстрелять… — Он, видимо, устал, и угроза прозвучала неубедительно. Он перевернулся с боку на бок, оставляя грязные следы на роскошном диване отеля. — Теперь поздно. Нас не хватит, чтобы их всех убить.

— Где вы потеряли бритву? Где вы потеряли свою часть?

Петтингер вспомнил, как безукоризненно Дейн одевался, когда был холостяком, до того как сумел жениться на дочери Максимилиана фон Ринтелен… как же ее звали? Памела. Отец Памелы возглавлял немецкий стальной трест. Дейн, обедневший юнкер, в свое время помогавший Петтингеру избивать людей на улицах Креммена и других городов Рура, взял в жены золотую жилу и остепенился.

— Мою часть… мою бритву… — Дейн нахмурился. — Не все ли равно, где я их потерял? — Он повернулся к Петтингеру и испытующе посмотрел на него. — Это что, проверка? Не знаю, где потерял. Мы все время бежали. Вы скоро узнаете, каково это. Вы тоже побежите.

— Не так, как вы.

— Э-э… — Дейну хотелось презрительно сплюнуть, но он сдержался и снова потянул из бутылки.

— Не пейте так много. Я жду гостя.

Дейн поставил бутылку на пол. Рука его дрожала.

— Вы понятия не имеете о том, что творится. Сидите в Париже да отправляете домой шелка и коньяк, а мы отдуваемся. Вы ничего не знаете. Я был в Фалез. Думал, что и не выберусь из этой ловушки. С тех пор я все время бежал, через всю Францию. А теперь мне надоело бежать. Я устал.

— Что вы думаете предпринять? Вы зарегистрировались на пункте сбора?

Дейн закрыл глаза.

— К чему?

— Как к чему? Да что с вами? Ну, я понимаю, у вас нервы расстроены, но всему есть предел. Вы же офицер! Мне следовало бы отправить вас в полевую жандармерию!

Дейн приподнялся на локте.

— Что со мной?… — Он рассмеялся. — Это интересный вопрос. Я сам об этом думал. Когда бежишь, много о чем успеваешь подумать.

Он достал из кармана смятый листок бумаги и разгладил его.

— Вот послушайте, это американцы нам прислали в одно прекрасное утро. «Нация свободных граждан, равных перед законом и твердо решившихся самим управлять своей судьбой… за эти права и свободы сражаемся мы и ныне… Где бы ни попиралось человеческое достоинство, попирается наше достоинство. Где бы люди ни страдали, где бы ни подвергались гонениям, страдаем и мы. И потому, что мы — такая нация, мы переплыли океан, чтобы обуздать тирана, который хочет навязать свою волю целой стране, Европе, всему миру…» — Дейн читал негромко и быстро, словно знал текст наизусть.

— Дайте сюда! — сказал Петтингер и просмотрел листовку. Он очень рассердился: отступление — и вот уже дезорганизация! Эта листовка давно должна была попасть к нему в руки, чтобы он мог принять контрмеры. А он до сих пор ее не видел.

— Я оставляю это у себя.

— На здоровье!

— И вы хотите сказать, — начал Петтингер, — что верите в эту галиматью?

— Нет.

— Свобода! Достоинство человека! Хороша свобода — стучаться в двери, которые захлопывают у тебя перед носом; хорошо достоинство — дырявые подметки и старый летний костюм в декабрьский мороз!

— Интересно! — сказал Дейн. — Это я от вас в первый раз слышу. Вы что, боитесь снова оказаться безработным?

Петтингер бросил на него быстрый взгляд. Он и не заметил, что выдает себя.

— Нет! — продолжал Дейн. — Разумеется, я не верю ни одному слову.

Он опять взялся за бутылку. Петтингер не остановил его. Потом Дейн растянулся на диване.

— Дайте мне поспать. Десять минут. Тут так хорошо, мягко. Потом я уйду. Пункт сбора… — протянул он сонно. — К чему? — и закрыл глаза.

Петтингер подошел к телефону. Его не сразу соединили с транспортным отделом парижского гарнизона, а когда соединили, оказалось, что во всем отделе сидит один вконец задерганный лейтенант, который пообещал прислать машину, если найдется свободная. Петтингер крикнул в трубку: «Мне полагается вне очереди!» Но лейтенант ответил, что все так говорят, а проверять ему некогда. Хайль Гитлер.

Организация явно разваливалась и без помощи вражеской пропаганды. Дейн — не исключение. Вон он как спит, — весь потный, кряхтит, вероятно, ему снится погоня.

Петтингер проделал в свое время сталинградское отступление. Он находился в частях, которые шли на подмогу окруженной шестой армии Паулюса — и вынуждены были отступить. Он не потерял голову тогда, не потеряет и теперь. Утешая себя, он думал о том, как умно было завоевать такую огромную территорию: теперь можно немного отойти, втянуть рожки, и все-таки еще не нужно спасаться в последнее внутреннее кольцо, в Германию. От нынешней линии фронта до Германии еще не близко; а пока немцы владеют Германией и прилежащими к ней территориями, война может продолжаться.

Дейн со стоном вскочил с дивана.

— Ах это вы! — сказал он.

— Теперь вам пора уходить, — сказал Петтингер более мягким тоном, чем раньше. — Отставшие от своих частей регистрируются в Инженерных казармах. Туда и явитесь.