— Может, ты сможешь поговорить с Эрлом, спросить его, когда произойдет обмен, и убедить его поторопиться, черт его возьми.

Грей посмотрел на меня так, будто у меня выросла вторая голова.

— Ты же знаешь, что он меня не слушает. Он думает, что я неспособный. Ты его любимый сын.

— Я не его сын, — твердо сказал я, удивляясь самому себе.

В прошлом я часто ловил себя на том, что страстно желаю, чтобы Эрл стал моим отцом, но после сегодняшнего это желание полностью исчезло.

— Кто-то должен поговорить с ним и заставить его понять причину. Клубу нужно двигаться дальше, как ты сказал. И это может произойти только тогда, когда мы наконец убьем Витиелло.

— Иногда я думаю, что убийство Витиелло станет лишь еще одним шагом в войне. После этого Фамилья начнёт мстить, а затем мы перейдём к мести, и так по кругу.

В глубине души я знал, что Грей, вероятно, прав, но мне было все равно, что произойдет потом, я просто хотел избавиться от Луки. Но сначала я должен убедиться, что Марселла в безопасности. Что бы ни случилось потом, это не имело значения.

Я проснулась от сильной пульсации в левом ухе. Сев, я поморщилась, коснувшись своего забинтованного уха, вспомнив события вчерашнего дня. Я мгновенно потеряла сознание после того, как они отрезали мне мочку уха, и не испытала большой боли, и не видела кусочек своей плоти. Я проснулась только тогда, когда Грей неуклюже понес меня вверх по лестнице в спальню. Затем я потащилась в ванную, где Мэддокс в конце концов нашел меня.

— На тумбочке обезболивающие, — сказал Мэддокс.

Моя голова повернулась туда, где он сидел на подоконнике, в одних только джинсах. Волна облегчения от его присутствия, за которой последовал гнев, прокатилась по мне. Это его вина, и даже обеспокоенное выражение лица не делало его менее виноватым.

Его куртка лежала рядом с ним. Он всегда держал ее поближе к себе. Косуха, клуб, они значили для него целый мир.

— Ты имеешь полное право так на меня смотреть. На твоем месте я бы тоже себя ненавидел.

К сожалению, я не испытывала к нему ненависти. Я была в ярости, но все еще не испытывала ненависти по отношению к нему. Я встала с кровати, слегка покачнувшись. Мэддокс в мгновение ока пересек комнату, схватив меня за талию.

Через мгновение я оттолкнула его. Мне нужно принять душ, чтобы смыть засохшую кровь с волос и шеи и вновь почувствовать себя самой собой. Мэддокс не остановил меня, когда я, спотыкаясь, направилась в ванную. Съежившись под струящейся водой, я ощутила, как меня охватывает отчаяние. Я боялась того, что еще Эрл запланировал для меня. Я боялась за папу, за свою семью. Я даже боялась за Мэддокса, что даже не имело смысла. Мне нужно сбежать отсюда.

Выйдяиз душа, на крышке унитаза меня ждали чистая футболка и боксеры. Я оделась, затем не торопясь расчесала волосы, пытаясь успокоиться и понять, что делать дальше, но независимо от того, как часто я искала выход, Мэддокс был рядом. Он единственный, кто мог спасти меня, всех нас, даже самого себя, сейчас.

Высушив волосы полотенцем, я вернулась в спальню. Мэддокс выглядел так, будто тоже ломал голову в поисках решения. Он должен понять, что все идет не в том направлении, что это в его руках вывести нас из зоны опасности. Он встретился со мной взглядом, и я коснулась своего уха, задаваясь вопросом, что он видит на данный момент.

— Ты все еще чертовски великолепна. Зная тебя, люди, вероятно, скоро попросят пластических хирургов отрезать им мочки ушей, потому что ты положила начало тенденции.

Я хрипло рассмеялась.

— Ты не знаешь людей, с которыми мне приходится иметь дело. Они будут в восторге, увидев меня в таком виде.

— Ты не расслышала меня? Ты все еще чертовски великолепна.

— Пока Эрл не отрежет от меня еще кусочки.

Это страх, которому я не позволяла больше места в своем мозгу, но он таился на периферии всю ночь, наполняя мою ночь ужасными образами.

Глаза Мэддокса вспыхнули яростью.

— Он не будет. Это скоро закончится. Я поклялся защищать тебя.

Я подошла к нему и заглянул в его суровое лицо.

— Чем это закончится, если не ужасом? Как ты защитишь меня? Ты не видел своего дядю, когда он резал меня. Он сделает это снова, что бы ни сделал мой отец или ты. Твои братья по клубу стояли рядом и наблюдали. Они тоже пойдут по этому пути вслед за твоим дядей.

Он схватил меня за плечи, выглядя разорванным на части, злым и отчаявшимся одновременно.

— Этот клуб моя жизнь, Марселла. Я истекаю кровью за него. Я знаю, чего ты от меня хочешь, но я не могу предать клуб, ни ради тебя, ни ради кого-либо другого. И твоего отца я тоже не пощажу. Он умрет, но ты будешь в безопасности.

— Ты потеряешь меня, и тогда мой брат, или дядя, или кто-то другой убьет тебя, отомстив за моего отца. Этого ты хочешь?

Я видела одну вещь, которую он хотел больше всего на свете, даже если он не мог в этом признаться.

— Последние несколько дней были больше, чем я когда-либо ожидал получить с избалованной принцессой Нью-Йорка.

Он хорошо умел уклоняться от горькой правды.

— И этого достаточно? — тихо спросила я.

Он зарычал и притянул меня к своему телу, его губы обрушились на мои. Часть меня хотела оттолкнуть его, но другая хотела этого, его. По многим непонятным причинам.

Запустив пальцы в его волосы, я сильно потянула, желая, чтобы ему тоже было больно. Он зарычал мне в рот, но только поцеловал меня сильнее, его руки блуждали по моей спине.

Его пирсинг дразнил мой язык, посылая всплески удовольствия через каждый сантиметр тела. Поцелуи никогда не ощущались так, как сейчас, словно молнии зигзагами пронзали мое тело. Мир вокруг нас и все, что происходило, исчезли.

Он стянул с меня футболку и провел языком по моему соску, убедившись, что несколько раз коснулся его пирсингом. Затем глубоко втянул его в рот, посасывая сильнее, чем я ожидала. Мое сердце сжалось. Откинувшись назад, я наблюдала, как его губы обхватывают мою чувствительную плоть. Его рука скользнула вниз по моему животу, дразня кожу кончиками пальцев. Я уже намокла и отчаянно хотела почувствовать его прикосновение у себя между ног. Это наш момент и мой последний шанс. Мы попятились к двери.

Он обхватил меня через боксеры, скользнув средним пальцем между моими половыми губами по тонкой ткани. Дополнительное трение промокшего материала о мою чувствительную плоть заставило меня тяжело задышать. Он медленно растирал меня, полностью испортив мое нижнее белье, но меня это не волновало. Он опустился на одно колено.

— Это единственный случай, когда я преклоняю колено перед Витиелло, — прорычал он, но я могла сосредоточиться только на его губах, которые находились так близко к моим трусикам.