Досточтимый депутат дон Эпаминондас Гонсалвес в своем выступлении сказал, что досточтимые представители правящей партии все больше и больше запутываются в собственных противоречиях и попадают в свои же ловушки. Слава богу, сказал он, что английские карабины и труп шпиона были захвачены именно Сельской гвардией-независимым, деятельным, патриотически настроенным формированием, беззаветно преданным Республике, которое уведомило Федеральное правительство о серьезности всех происходящих в Баии событий и не допустило, чтобы были утаены доказательства сговора местных монархистов с Великобританией, сговора, направленного против суверенитета Бразилии и использующего мятежников Канудоса как свою ударную силу. Если бы не бдительность Сельской гвардии, продолжал он, Республика никогда бы не узнала об английских шпионах, провозящих через сертаны партии оружия для Канудоса. Досточтимый депутат дон Эдуардо Глисерио прервал его, заявив, что единственным доказательством существования этого пресловутого агента является прядь волос, которая, впрочем, с равным успехом могла быть выстрижена из прически какой-нибудь рыжей дамы или гривы буланой лошади. Эти слова были встречены смехом как представителей большинства, так и депутатов оппозиции. Еще раз взяв слово, досточтимый депутат дон Эпаминондас Гонсалвес сказал, что отдает должное чувству юмора досточтимого дона Эдуардо, перебившего его на полуслове, но считает нужным заметить, что в тех обстоятельствах, когда под угрозой находятся высшие интересы родины, когда еще не успела остыть кровь патриотов, павших при защите Республики в Уауа и на склонах Камбайо, шутки неуместны. Эти слова были встречены бурной овацией представителей Прогрессивной республиканской партии.

Досточтимый депутат дон Элизио де Роке напомнил, что личность неизвестного, найденного вместе с английскими карабинами в Ипупиаре, установлена. Представлены неопровержимые доказательства, не верить которым нет никаких оснований. Некий Ян ван Рихстед и известный ученый доктор Жозе Баутиста де Са Оливей-ра, познакомившиеся с Галлем и общавшиеся с ним в бытность его в Баии, подтвердили, что предъявленные им для опознания сюртук, брючный ремень, сапоги действительно принадлежат Галлю. Они же сообщили, что прядь рыжих волос, столь предусмотрительно состриженных с головы мертвеца, по цвету и фактуре соответствует волосам Галля. Они же засвидетельствовали, что Галль высказывал при них разрушительные идеи и явно вынашивал какие-то тайные замыслы в отношении Канудоса, вследствие чего их нисколько не удивило, что его тело было обнаружено именно там. Далее досточтимый депутат дон Элизио де Роке сказал, что многие жители внутренних районов, будучи допрошены стражниками, показали, что видели рыжеволосого иностранца, плохо говорившего по-португальски, который пытался нанять проводника до Канудоса. Досточтимый депутат дон Жоан Сейшас де Понде возразил, что никто и не сомневается в том, что человек по имени Галилео Галль был найден мертвым в Ипупиаре, но весь вопрос в том, был ли он английским шпионом? Его иностранное происхождение само по себе решительно ни о чем не говорит: с тем же успехом он мог оказаться агентом датским, шведским, французским, немецким или кохинхинским.

Досточтимый депутат дон Эпаминондас Гонсалвес сказал, что в речах представителей правящей партии, которые вместо того, чтобы преисполниться негодованием при известии о происках некой иностранной державы, вмешивающейся во внутренние дела Бразилии, строящей козни Республике и мечтающей вернуть страну к прежним феодальным порядкам и господству аристократов, пытаются отвлечь внимание общественности на второстепенные вопросы и выгородить виновных, он находит наилучшее объяснение того, почему правительство штата Баия пальцем не пошевелило, чтобы пресечь мятеж в Канудосе: этот мятеж ему выгоден. Но хитроумные козни барона де Каньябравы и других автономистов обречены на провал, ибо есть еще бразильская армия, которая покончит со смутой в Канудосе, как подавила она все выступления монархистов на юге страны. Досточтимый депутат сказал далее, что, когда на карту поставлена независимость страны, место не словам, а делам, и потому Прогрессивная республиканская партия завтра же открывает сбор пожертвований на покупку оружия для федеральной армии. Он предложил своим единомышленникам, оставив в зале заседаний тех, кто тоскует по невозвратно минувшим временам, отправиться на Кампо-Гранде и там, у мраморной плиты, установленной в память маршала Флориано де Пейшото, еще раз принести клятву на верность республиканским идеалам. Досточтимые депутаты оппозиции единодушно поддержали его и покинули Законодательное собрание, оставив досточтимых депутатов большинства в недоумении.

Через несколько минут председатель собрания досточтимый кабальеро Адалберто де Гумусио объявил заседание закрытым.

Завтра мы поместим отчет о патриотической церемонии, устроенной досточтимыми депутатами Прогрессивной республиканской партии на рассвете в парке Кампо-Гранде, у мраморной плиты, установленной в честь «железного маршала».

– Ни убавить, ни прибавить, – говорит Эпаминондас Гонсалвес. На его лице написано не только удовольствие, но и явное облегчение, словно он чего-то опасался, пока репортер бегло, умудрившись ни разу не чихнуть, читал текст. – Превосходно. Поздравляю.

– Не знаю, правда это или ложь, но история действительно из ряда вон выходящая, – произносит задумчиво репортер, точно не слыша лестных слов, – ярмарочный шарлатан, который брался по шишкам на черепе читать в душе человеческой, который разглагольствовал в кабаках об атеизме и анархии, оказывается агентом Британской империи, собирается вместе с себастьянистами восстановить монархию, а потом его сжигают заживо где-то в сертанах. Согласитесь, такое случается не каждый день.

– Да, – кивает лидер Прогрессивной республиканской партии. – Но ведь не каждый день батальон регулярной армии с пушками и пулеметами терпит поражение от кучки фанатиков. Да, события невероятные, и к тому же весьма печальные для будущности нашей с вами отчизны.

В кабинете нестерпимо жарко, лицо репортера блестит от пота. Он проводит по лбу и щекам своим огромным платком и тут же протирает запотевшие стекла очков о манишку мятой сорочки.

– Я сам отнесу это в типографию и попрошу сверстать страницу при мне, – говорит он, собирая разбросанные по столу листы. – Опечаток не будет. Ни о чем не тревожьтесь. Поезжайте домой.

– Как вам работается в моей газете? – негромко спрашивает Гонсалвес. – Лучше, чем у барона? Я знаю, что получаете вы здесь больше, но имею в виду саму работу. Вам нравится?

– Нравится. – Подслеповатый репортер снимает очки и вдруг застывает, прикрыв глаза, полуоткрыв рот, – нос его судорожно подергивается в ожидании чиха, но это ложная тревога. – Вести политическую хронику куда интересней, чем подсчитывать ущерб, который причиняют рыбным промыслам на Итапажипе взрывные работы, или живописать пожар в какой-нибудь кондитерской.

– Ну, а кроме того, вы трудитесь на благо отчизны и выполняете свой патриотический долг, – говорит Эпаминондас Гонсалвес. – Вы ведь – наш, не так ли?

– Не знаю, сударь, чей я, – отвечает репортер, и голос у него такой же несуразный, как и наружность: он звучит то гулко, словно эхо, то поднимается почти до фальцета. – У меня нет политических убеждений: политика вообще меня не интересует.