Она отпивает вина, поднимает глаза и встречается с ним взглядом.

– А как насчет подчиняющейся стороны? Разве такой опыт не влияет на психику? Особенно женщин? – Она опускает веки и смотрит на него из-под ресниц. Какого черта она вырядилась в эти откровенные шортики? Сиди тут теперь как секс-бомба!

– Вовсе нет. Многие женщины желают подчиняться, потому что это косвенно удовлетворяет их тщеславие. Они становятся центром внимания. На самом деле это довольно эгоистичное желание. – Леонардо говорит страстно. «Наверняка он много чего знает об этом», – думает Валентина. Ей кажется привлекательной идея о том, что он станет для нее своего рода секс-учителем. – Когда вы оказываетесь в подчинении у доминирующего партнера, на вас это действует очищающе, – продолжает он, и она удивленно поднимает глаза. – Подчинение – это вопрос доверия. Подчиняющаяся женщина часто обращается к своей скрытой, тайной стороне.

Валентина скептически приподнимает бровь, но решает промолчать.

– А что больше привлекает вас, Валентина? Подчинять или подчиняться?

Глядя прямо на него, она отвечает:

– Ничего.

– Валентина, я был с вами откровенен. Мы говорим о выборе. Речь не о том, что вам что-то навязывают, а о выборе: воздействовать на кого-то с его согласия или быть объектом воздействия.

Валентина снова отпивает из бокала. Вино уже действует, и, возможно, поэтому она отбрасывает осторожность, решив честно ответить Леонардо.

– Думаю, я выберу подчинение, – говорит она, отводя взгляд.

Леонардо какую-то секунду молчит.

– Что ж, – наконец произносит он, и этих двух слов Валентине достаточно, чтобы услышать, что его голос сделался на октаву ниже. – А я люблю подчинять. Если бы вам довелось фотографировать меня, допустим, с Селией, вы бы нашли это очень возбуждающим.

Валентина не совсем уверена, что это – вопрос или утверждение. Она поднимает на него взгляд и видит: теперь его утратившие коричневатый оттенок и ставшие обсидиановыми глаза устремлены прямо на нее. Внутри у нее все сжимается. Она бы предпочла услышать такое предложение от Тео, однако не может не чувствовать, как невероятно сильно влечет ее к Леонардо. Какая-то ее часть жаждет ощутить его прикосновение. Он напоминает ей Тео, с его легкой сексуальной грацией, и в то же время он совсем не такой. Он не хочет сделать ее своей подругой, ему не нужно, чтобы она ему принадлежала, ни на йоту, но все равно по его взгляду она видит, что он хочет переспать с ней. Если бы Валентина пошла на что-то подобное (позволила ему прямо здесь, на диване, расстегнуть змейку на ее вызывающем наряде, раздвинуть ей ноги, заняться с ней любовью), смогла бы она рассказать об этом Тео? Да, несомненно. Для того чтобы он раз и навсегда понял: она не годится на роль его девушки.

– Я подумаю, – говорит Валентина, стараясь держаться как профессионал и не выказывать, что творится в ее душе, при этом чувствуя, как ускоряется пульс. Селия, рабыня, и Леонардо, господин, вместе в Бархатной Преисподней… А какое место займет она? Зрителя их представления… или участника?

Мчась по ночным миланским улицам на велосипеде и слушая по айподу Лу Рида, Валентина успокаивается. Она уже начинает жалеть, что не отказалась от этого предложения. Не откусывает ли она больше, чем может проглотить? Однако где-то на задворках сознания теплится мысль о том, что случившееся пойдет ей на пользу. Ее ночные фантазии получили возможность воплотиться в действительность.

Слушая Лу Рида, который призывает ее потерять голову[13], она думает о Тео. Осудит ли он ее, если она станет фотографировать Леонардо и Селию? Ведь глубоко в душе Валентина знает, что будет не только фотографировать.

Домой она возвращается далеко за полночь. Поставив велосипед во дворе дома, она не замечает фигуры, застывшей неподалеку от входной двери, пока не начинает доставать ключи.

– Синьорина Росселли?

Она, вздрогнув от страха, тут же надевает на пальцы связку ключей, готовая защищаться.

– Кто вы?

Мужчина выходит из тени, и уличный фонарь освещает его лицо.

С виду ему под пятьдесят. Курчавые волосы, седые, но густые. Усталое лицо. Это тот самый человек, который на днях наблюдал за ней, когда она садилась в такси.

– Прошу прощения, что напугал, – говорит он. – Я инспектор Гарелли. – Показывает значок. – Я знаю, уже поздно, но мне нужно задать вам несколько вопросов о вашем знакомом, Тео Стине.

– Что-нибудь случилось?

– Нет, нет… Обычная проверка, – говорит он. – Я могу войти?

Валентина не задумывается. Она не собирается посреди ночи пускать к себе этого бесцеремонного полицейского.

– Нет, уже поздно. Я устала. Заходите завтра. – Для нее неважно, что ответ звучит довольно грубо, ведь что-то подсказывает: не нужно пускать этого человека в дом.

– Хорошо. – Он несколько удивлен, но соглашается. Значит, ордера у него нет. – Я просто хочу у вас спросить, где сейчас находится синьор Стин.

– Откуда я знаю? – резко отвечает Валентина.

– Конечно же, вы это знаете, синьорина Росселли. Разве парень, уезжая, может не сообщить своей девушке, куда едет?

– Он мне не парень, инспектор Гарелли, – сквозь зубы рычит Валентина, после чего решительно входит в дом и с грохотом захлопывает дверь. Прислоняется к двери, переводя дух.

Инспектор Гарелли вывел ее из себя. Тело натянулось как струна. Черт бы побрал этого Тео. Она не желает быть втянутой в его личную жизнь. Ей не хочется волноваться о нем. Она подсоединяет айпод к усилителю, включает Лу Рида на всю громкость и танцует. Сейчас она – Селия, подчиняющаяся. А теперь – Анна, госпожа. В любви она становится сама собой. Но потом пересиливает себя и превращается в противницу этого чувства. Горячую, как лед, холодную, как огонь.

В ожидании проходит день, два дня, три, неделя. Но моряк так и не приходит за ней. Все свободное время она проводит в своей комнате, сидя на маленьком балкончике над узким каналом. Иной раз свист, плеск весла или показавшаяся морская шапочка заставляют ее сердце сжаться, но всегда напрасно. Сантос Дэвин исчез в лабиринте венецианских каналов, занявшись своим шелком или ввязавшись в другое приключение, которое для него интереснее, притягательнее, чем она. Белль старается забыть о нем, выбросить его из головы, но куда там. Каждый вечер, ложась спать, видит его грубое лицо. Она понимает, что это плохой человек. Он не такой внимательный, как доктор, не такой великодушный, как Игорь, и не такой добрый, как синьор Р. Белль знает, что для Сантоса Дэвина она, наверное, всего лишь очередная смазливая девчонка в очередном порту. И все же она не теряет надежды: возможно, он рассмотрел в ней то, что искал всю жизнь, так же, как она увидела в нем это.