— Погоду в степи делают новоселы, — заметил Василий Александрович.

О чем бы ни заходила речь, Синевы обязательно вспоминали Ригу, тем более, что в Зауралье выдалась необычайно теплая зима. Клубились туманы над озерами. Дули юго-западные ветры, порывистые и влажные. По ночам шел мокрый снег, а в полдень выглянет солнце на часок и скроется до завтра. Ну чем не Прибалтика!

Они готовились к суровой зиме, ждали сорокаградусных морозов и были несколько разочарованы: за всю зиму две-три лыжные вылазки. Совсем как в Риге.

Особенно тосковала по ней Ольга Яновна. Рита удивительно быстро освоилась на стройке, завела подругу и чувствовала себя превосходно, Василий Александрович был слишком занят, чтобы предаваться сентиментальным настроениям. И только Ольга во сне и наяву видела свою Ригу, часто писала письма, с нетерпением ждала ответов, слушала радио, читала и перечитывала рижские газеты.

Ольга не впервые расставалась со своей Ригой: война немало поводила беженку по русским городам. Молодость ее прошла след в след за молодостью ее родителей, которые тоже вдоволь постранствовали в годы первой мировой войны. Отец Ольги вернулся в Латвию как только был подписан Рижский мирный договор с панской Польшей. Ольга выросла под впечатлением отцовских рассказов о России, которую она с детства представляла себе огромной и великодушной. Может быть, поэтому она как-то сразу потянулась к Василию Синеву, едва поняв, что нравится ему. И не ошиблась, хотя подруги по факультету осуждали Ольгу за легкомысленное увлечение русским офицером. Что бы теперь сказали ее судьи? Возможно, опять пожалели бы ее, — что вот пришлось снова покинуть Ригу и отправиться куда-то в степь, за тридевять земель. Ну и пусть жалеют. Плохо, когда ищешь счастье, а когда оно с тобой, то можно отправиться хоть на край света. Но она все же трудно привыкала к стройке. Любая рижская вещица настраивала на грустный лад. Ох уж эти вещи! Ничто, пожалуй, не способно так часто напоминать о родине, о прошлом, как самые обыкновенные вещи. Ольга даже одеваться старалась во что-нибудь местное, купленное здесь, в степи: ей понравились легонькие фетровые валенки, теплая шубка — подарок Василия в честь двадцатилетия свадьбы и оренбургский платок, который ей связала старушка из соседнего совхоза. Во всем этом она была бы очень похожа на здешнюю потомственную казачку, если бы не латгальский лен ее волос, не чистейшая синь в ее глазах, да не ее говорок с привычными запинками на русских ударениях. «Нет, как не подделывайся под уральскую казачку, а все равно ты типичная русалка из Рижского залива!» — посмеивался над ней Василий Александрович, когда был в отличном расположении духа.

Ольга была врачом-педиатром, но уже с давних пор увлеклась дошкольным воспитанием детей. В Латвии под ее началом находились все детские сады на взморье, а здесь дошкольников можно пересчитать по пальцам.

На стройку приезжали люди молодые, не успевшие обзавестись семьей, или люди средних лет, у которых ребята не первый год ходили в школу. И когда случалось, что кто-нибудь переселялся с маленькими детьми, Ольга сама шла к ним «вербовать кадры», как шутил Василий Александрович.

Она действительно охотнее сближалась с семейными женщинами. Но здесь познакомилась и с Бороздиной и с Журиной. Ей понравилась Наталья Сергеевна больше. Хотя Наде под тридцать, но девушка остается девушкой. Такая видная, статная казачка, с этими красивыми темными глазами, с этим певучим грудным голосом, такая женственная, — и так долго засиделась в девушках. Все выбирала, что ли, по душе, да и не выбрала? Что ж, бывает всякое. Но всему свой срок, и не заметишь, как придет сентябрь, как зашумит над головой ранний листопад.

А Рита завела дружбу с Варей, никак не думая, что она давно замужем.

— Никто не верит, не только ты! — смеялась Варя. — Что, здорово я тебя ввела в заблуждение? На Владислава ты не обращай внимания. Мой Владька — книголюб, ему не до меня. Нормальные молодые люди сперва учатся, потом женятся, а мой сперва женился, потом взялся за ум, поступил заочником в политехнический институт.

— А разве вы сами не собираетесь учиться дальше?

— Опять ошибка! Да что с тобой сегодня? Не «вы», а «ты»! Мы же договорились. Ты же не Герасимов, бессловесный ухажер моей гордой Наденьки... Это тот все величает меня. Чудак! Пока я не вмешаюсь, у них с Надюшей ничего не выйдет.

Рита с удовольствием слушала ее, поражаясь, как просто она рассуждает о любви и жизни.

— Ты о чем спросила-то? Ах, да, собираюсь ли я учиться, дальше? Собираюсь. Не век же мне быть чертежницей. Дудки! Выведу в люди Владислава и сама поступлю в политехнический. Хотела в театральный, раздумала, не выйдет из меня актрисы.

«Напрасно, ты играешь совсем неплохо», — чуть было не сказала Рита.

Как ни считала себя Варвара старше любой девушки, не исключая и свою старшую сестру, но все же тянулась к девушкам. Чудесная это пора первоначальных лет замужества, когда тебя еще не связывают дети. Станешь матерью — и сразу повзрослеешь. А сейчас, что ж, посмеивайся и над девчонками, не испытавшими любви, и над этими серьезными тетушками, что искоса поглядывают на беспечную молодку-хохотунью.

Варя посоветовала подруге устроиться в лабораторию ученицей: если уж добывать производственный стаж, то, разумеется, не за письменным столом или на побегушках.

— Не боги горшки обжигают. Привыкнете, Маргарита Васильевна, — сказал, принимая ее на работу, старенький симпатичный инженер.

Для начала он поручил ей вести журнал (и здесь канцелярия!), но потом стал исподволь знакомить с техникой производства опытов. Она исследовала скрытую силу цемента всех марок, прочность звонких кирпичин. А рядом испытывались другие материалы — на удар, на разрыв.

В обед к ней забегала Варя в своих сатиновых нарукавниках.

— Довольно тебе возиться с этими кубиками! Неужели не надоело? Все равно никому- не нужны ваши анализы. Пока вы здесь колдуете над кирпичом, из него уже дома строят, кто будет считаться с тем, что он не выдерживает столько-то килограммов на один квадратный сантиметр? Любой кирпич переживет нас с тобой. Идем в буфет — кефир привезли!

— Варвара Николаевна, не деморализуйте мою сотрудницу, — строго говорил начальник лаборатории.

— Не буду, не буду! — смеялась Варя. И, едва прикрыв за собой дверь, начинала, прорабатывать его. — Чудак твой старикан! Ему бы с удочкой сидеть на берегу тихой речки, так нет, притащился на стройку, да еще с комсомольской путевкой! Ты его, Ритка, держи в руках, не уступай ни одного квадратного сантиметра. Привык он давить на людей, как на свои бетонные кубики!

— Глупости, неправда.