Героя сраного! Защитника! Слепошарого пид*раса! Купили за чих собачий! Спинку ему починили, тварюке! На ноги встать помогли! Вон, он уже и доверился, отвернулся, на неё, Машку, косится!

А этот… спокойный, голый, с нелепой тряпкой на лице, он просто ждёт. Ждёт, пока её, всё понявшую и догадавшуюся, спеленают. Или убьют! Как же так вышло! Почему она сама не попробовала! Зачем пустила огневика!!

Холодный, чуть настороженный взгляд сквозь дырки в тряпке. Оценивающий такой. Он смотрит на Машку как должен на бешеного волка смотреть охотник. Довольное чудовище уже ушло, спряталось, он перестал его показывать, но она знает… знает…

Что делать? Как убить эту ублюдину? Как успеть? Ведь итальянец уже наверняка собрал отряд и добрался до Дианки! Умирать Машка не хочет! Слышите! Не хочет!

…а затем она вспоминает кое-что очень интересное. Нужное! Вот прямо сейчас!

Тут же успокаивается. Опускает руки, барабанившие по непробиваемому стеклу. Шмыгает носом. Улыбается. Даже лыбится. Волк настораживается, привлекает внимание седого предателя, всё щупающего свою сорванную поясницу. Он чует…

Только вот ничего не сделает уже!

— Думаешь, победил⁈ — сквозь слезы зло улыбается Машка, — Думаешь, выживешь? Неееет, милок, не выживешь! И ты, падла седая, предатель паскудный, тоже! Погодите… погодите чуток прямо. Я щас!!

Он выбегает из камеры, не обращая внимание на то, что высокое чудовище со странным ёжиком волос на голове, отогнав старика от одной из стен, начинает буквально её рвать на части, разрушая лежащие за обшивкой механизмы. Симулянт рвет и их, добираясь до гладкой и неприступной поверхности абсолютного покрова клетки, но это бесполезно. Совсем!

Эффекторы, чья работа основана на измененном излучении «поля мертвеца», располагаются за неприступными плоскостями! У этих клеток далеко не одно предназначение!

Машка возится с пультом управления, пытаясь организовать ту же процедуру, которую при ней неоднократно выполняли на других подопытных. Ей необходимо настроить аппарат на максимально сильную волну, потому что поле Зуко отключится сразу же, как только включатся эффекторы. Так-то нестрашно, всё равно все облучаемые ничего сделать не могут, валяются только на полу, но мы же не усиливать хотим, мы волка этого завалить должны, да, Маш⁈

Вот, вот это надо выкрутить! Сюда, в красную зону! До щелчка!

— Вот тебе раздача бананов, урод! — кричит Машка, запуская систему эффекторов нео-резонанса, — Жри! Не обляпайся!

Свет притухает, после чего в здании начинает выть сирена общей тревоги. Такого раньше не было ни разу…

Машка нервно кусает губы и мчится назад, чтобы вживую увидеть, как умирает проклятый волк!

Глава 17

Прямо как в кино

В момент, когда всё началось, мы с дедом лаконично срались, пытаясь теоретически выяснить, с какой силой я могу шарахнуть по двери так, чтобы в последствии не повредить себя и тем более огневика, вовсе не являвшегося богатырём. Что-то делать надо было, это понимали оба, потому что оба, в силу возраста и жизненного опыта, прекрасно понимали: лицо дуры, озаренной гениальным решением — это к очень большим проблемам!

…особенно для сидящих в мышеловке крыс.

— Да не надо бить, парень, — уговаривал в тот момент меня огненный дед, — Стоим, ждём. Снаружи она ничем по нам шарахнуть не сможет, а дверь откроет — тут либо ты уклонишься, либо её ко мне бросишь!

Только он договорил, как начали наливаться неярким, белым, но почему-то сильно режущим глаза светом четыре огромных круглых лампы на потолке. Только начали, а я уже лупил в дверь кулаком что было силы!

И… удар оказался обычным. Слабым. Человеческим.

Взвыв от боли, я, схватившись за расшибленную руку, упал на жопу, чувствуя такую знакомую подавляющую слабость. Резь в глазах от ламп, оказавшихся прямо перед рожей, вообще ошеломила, я еле разобрал хрип старого пердуна, тоже упавшего на четыре кости. Я чувствовал себя распятой лягушкой в микроволновке, медленно и со вкусом запекающейся на радость какому-нибудь оголтелому гурману. Мышцы ломало, виски давила сверлящая боль, из горла вырывался хрип.

— Пожри таких моих бананов, сука! — донёсся до меня торжествующий и злобный женский вопль, — Контролёр х*ев! Говна кусок! Что ты, что Любимов! Предатели Родины! Паскуда! А!!! Сдох уже⁈ Ха!!

Плохо. Горячо. Больно. Сил нет. Никаких. Ни тех, ни тех. Дед помер. Машка орёт. Торжествует, сука, селянка. Ей бы дровни, да путь обновить. На х*й!

…это мы сейчас… устроим.

— Ты забыла…? — хриплю я, переворачиваясь на живот и отжимаясь на руках, — А, Машундра?

Она забыла. Нет, она не знала, конечно, как я больной куклой провёл несколько дней, живя в кошмаре полного бессилия. Но она была там в Стакомске, когда люди Валиаччи врубили прерыватель. Её, Машку, я и отбросил, как промокашку, когда рванул к своим, спасать их от ходячего мертвеца. Всего-то надо знатно пересраться. Сейчас-то мне не с чего, свои где-то там в тепле чаи гоняют и жопы чешут, но, знаете, что, дорогая публика? По проторенной дорожке и дурак пройти может.

Главное, взвинтить себя до предела и за ним.

— Забыла, коза драная? — тяжело дышу я, уставившись на обомлевшую неогенку, — Забыла Стакомск⁈ Террористка гребаная!

— Ты труп! — очухавшись, срывается Машка на совсем уж пронзительный визг, — Мертвец! От этого никто не выживал, понял⁈ Старик сдох! Ты тоже сдохнешь! Ничто тебя не спасёт!

— Тебя тоже, — улыбаюсь я так, что мышцы едва не рвут уголки рта, — Выражение… лица… сучка. Я его видел много… раз. У тех, кто смотрел мне… в глаза!

…и начинаю кричать. Мне больно и горячо. Не только снаружи, но теперь и изнутри, оттуда, откуда рвется энергия источника, преодолевшего искусственный прерыватель. Не обращаю внимания на бледную, как смерть, неогенку, на ужас, возникший на её лице. Таком знакомом, почти родном, совершенно не созданном для подобной жалкой гримасы.…Как? Почему я её вижу? Мои глаза же направлены в пол, чтобы хоть немного ослабить это чудовищное жжение…?

Находит помутнение. Вроде бы я и здесь, и не здесь. Стою и ору, поджариваемый смертельным излучением, а вроде и наблюдаю всё со стороны. Себя, Машку, лежащего в луже вытекающей изо рта крови огненного деда. Всё это здоровое здание, которое, как оказалось, находится прямо на красивейшем обрыве над живописным морским берегом. В городе. Большом таком.

Потом что-то лопается. Где? Не знаю. Не вижу. Я куда-то бегу и когда на моем пути появляется что-то твердое — бью по нему кулаком. От каждого удара всё переворачивается, я переворачиваюсь тоже. Жжение, зуд, полнейшая дезориентация. Ничего не понимаю, просто ору и бью перед собой что есть силы, периодически попадая кулаками по пустоте. Вязкой пустоте. Затем следует удар уже по мне. Не от моих трепыханий, а нечто, пришедшей извне. Он срывает меня с места, поднимает в воздух, отправляет в полёт. Именно так, кувыркаясь куда-то, я рефлекторно меняю собственное состояние, вновь обретая зрение, осязание, слух…

…и даже чуть-чуть рассудка.

Ослепительное солнце, темно-синее море, сочная зелень побережья, белые облака. Всё это оглушает, ошеломляет, заставляет на несколько долгих секунд полностью забыть о терзающем изнутри зуде и жжении. Я лечу на высоте в несколько десятков метров над землей, блаженно впитывая в себя этот мир…

…а затем по мне хлопают две гигантские полупрозрачные розовые ладони.

Удар страшен, он сотрясает моё псевдоматериальное тело жуткой и резкой болью от нежеланной и неконтролируемой деформации, но я умудряюсь сохранить целостность, став на какое-то время огромным и тонким туманным бубликом. Сохраняя контроль чудовищным перенапряжением сил, нахожу взглядом своего врага — Машку. Она, голая, парит подо мной, по-прежнему в облике Окалины, на благоразумно далекой дистанции. За ней, там внизу, снова вижу этот крупный город, залитый солнечным светом.

Последнее для меня неважно. Гнев, даже ярость, хорошо глушат внутреннее жжение, а оно, наоборот, разжигает их. Не угомонилась, сука? Так получи сюрприз, который я готовил для тебя еще в камере!

Вектор полёта вверх, моментальное превращение в человека, запоминаю ощущение. Снова туман, снова вверх, снова в человека, но теперь уже размахнувшегося, держащего Машку в прицеле. Залп! Неогенку, летящую чуть ли не пузом кверху и пытающуюся догнать меня своими розовыми проекциями, сносит почти литровым комком густой и упругой слизи,