Собирались недолго. Уже через три дня Заврата с приказчиками, невестой и ее братом отправились в путь.

Ехали на двух возах, не торопясь. Сынок Свардигов тоже не стал коня утомлять: привязал к возу да и задремал на соломе. Заврата подумал с одобрением: молодец. Главную воинскую заповедь знает туго: коли можно есть — ешь, коли можно спать — спи.

Дорога из Киева в Любеч считалась безопасной: частенько проезжали здесь и дружинники княжьи, и купцы с охраной. К полудню Заврата и сам задремал, и приказчики его носами клевали… Вот и не заметили, как мимо них рысям ипрошла беда.

— Глянь-ка, Кошта, — тронул мышлицкого пана его спутник. — Не рожа ли знакомая там?

Будь здесь Богуслав — наверняка признал бы в зорком всаднике того самого лехита, который мучил девку на постоялом дворе.

— Никак тот самый смерд, что тебя пред здешним князем хулил, а?

Пан Кошта присмотрелся… Точно. Шагах в ста катились по дороге возы, а на первом: девка смазливая, парнишка молоденький и он, песья кровь, обидчик.

— Как есть он! Ну я его поучу!

И послал было коня…

— Куда? — негромко, но веско прикрикнул монах. — Ты что задумал, пан?

— Убью смерда, патер, — радостно сообщил Кошта.

— Ты заметил, что он не один? — осведомился монах.

— Тю! Это ж торгаши! Порублю всех, как солому! Иль сомневаешься? — Пан Кошта подбоченился, расправил длинные рыжие усы, глянул соколом.

— Ничуть. Но вынужден напомнить, что эта река не Висла, а Днепр. И здесь за убийство этих смердов с тебя сдерут такую виру, какую ты, пан, и за десять лет не соберешь.

— Это если я захочу ее платить! — осклабился пан Кошта.

— А не захочешь, так будешь в яме сидеть, дерьмо свое жрать! — сердито бросил монах. — И мы с тобой заодно.

— Нас не можно! — вмешался пан Яцек. — Мы же послы!

Монах только головой мотнул, не желая отвечать на такую дурость. Можно подумать, этот глупец не присутствовал на княжьем суде.

Надо признать, что святой отец тоже был не в лучшем настроении. Магдебургский архиепископ Адальберт, главным образом и снарядивший его посольство, поручил Фредрику узнать, не склонен ли новый киевский владетель принять Крест из рук Папы. К сожалению, оказалось, что новый герцог русов еще хуже старого. Тот-то крещеный, хоть и десятины не платил по мерзкому восточному обычаю. Владимир и вовсе закоренелый язычник, как и отец его, Святослав, вынудивший некогда архиепископа спешно покинуть Киев[17]. Это Адальберт придумал насчет посольства. И дары он предоставил. Получив такие дары, воинственный рус непременно должен был обидеться на князя Мешко. А четырех идиотов в сопровождение Фредрику навязали уже в Гнездне. Тут уж никуда не денешься. Иначе кто поверит, что посольство — от князя Мешко. Фредрик взял тех, кто подешевле. Не без умысла. Чем больше паны начудят, тем меньше у русов будет любви к гнезднинскому князю. Фредрик знал, что спутники его — дураковатые. Но не думал, что настолько.

— Боишься, патер? — осведомился пан Кошта.

Вот наглый варвар. Таких даже святой крест не исправит. Дикарь, он и есть дикарь.

— О чем Панове спорят? — поинтересовались догнавшие передовых пан Стась и пан Казимир, коих, строго говоря, панами называть не стоило, потому что с благородной шляхтой их роднили лишь сабли да усы.

— Там, впереди, — торгаш местный, который нас на суде лаял, — поведал Кошта. — Хочу его наказать, а кое-кто не дозволяет. Видно, за шкуру свою боится.

— Моя шкура, пан, не мне принадлежит, а Церкви! — высокомерно ответил Фредрик. — Если ты хочешь отомстить, не будь дураком. Выбери время поудобней и место потише. Не то вместо мести получишь железом по башке!

Словно в подтверждение сказанного мимо бодрой рысью проскакали шестеро дружинников. Длинноусый предводитель мазнул взглядом по лицам чужеземцев. Недобрым таким взглядом. Лехиты посторонились, пропуская русов. Пан Яцек закашлялся от поднятой пыли и незамедлительно приложился к фляжке.

— Господь наш учит прощать обидчиков, — напомнил монах.

— Не думаю, что слова эти касаются диких язычников, — возразил пан Яцек.

— Нашинкуем смердов, как баба — капусту! — кровожадно воскликнул Кошта.

Спина его залечилась, но обида — нет.

— Мне, духовному лицу, не пристало слушать такие речи! — перебил Фредрик. — Я ничего не слыхал и знать ничего не желаю. Хочу лишь остудить слишком горячие головы и напомнить, — тут монах лицемерно улыбнулся, — что есть некоторые блюда, которые лучше потреблять холодными. И месть — из их числа.

Спутники монаха переглянулись, ухмыльнулись и, пришпорив коней, обогнали не ведающих о грядущей беде Заврату и его спутников.

* * *

— Смеркается, — отметил очевидное приказчик, сидевший на передке воза с вожжами на коленях. — Не худо бы нам, батюшка, перекусить.

— На постоялом дворе поснедаем. Там, где развилка на Туров, — ответил Заврата. — Горячего поедим, пивка примем. — Заврата сладко прижмурился.

Молодой варяг, приоткрывший было глаза на слово «перекусить», снова их закрыл.

Его сестра отложила рукоделие (и впрямь темнело) и задумчиво поглядела на Заврату. Потом — на браслет темного золота, подаренный будущим тестем. Подумала: а хорош ли собой ее будущий муж? И — что ей подарят на свадьбу?

Лошади лениво перебирали ногами. Второй возок вообще отстал шагов на тридцать…

Заврата прихлопнул севшего на щеку комара, прислушался к стуку копыт… Резво идут. Не иначе посыл в Киев. Кому еще спешить прочь от города в такое время?

Четверо всадников вынырнули из полутьмы и осадили коней.

Заврата успел увидеть тусклый блеск стали. Оборониться не успел. Тяжелый клинок наискось упал на плечо.

Злодей ловко спрыгнул с седла прямо на воз и хлестнул саблей молодого варяга. Тот, однако, оказался проворней купца. Сумел откатиться и вырвать из ножен меч, так что второй удар был принят уже на клинок. Ответный мах — нападающий не ожидал. Промедлил самую малость — и варяжский меч срезал ему клочок кожи со скулы и правый ус.

Но на этом бой и кончился. Другой злодей метнул нож, воткнувшийся отроку под лопатку, а пораненный тут же довершил дело, воткнув саблю отроку в живот…

И взвизгнул тонко, по-бабьи. Девка, о которой он в запале позабыл, всадила ему в бедро острую спицу. В ярости пан Кошта врезал девке в переносицу кулаком в латной рукавице — и та враз сомлела.

Пан Кошта вскинул саблю, но сообразил, что дело — кончено. Верный друг пан Яцек, прежде чем метнуть нож, просек саблей лысину вознице. Глупый смерд: думал отбиться кистенем от шляхетской сабли — и получил, что положено. Впрочем, в живых лехиты никого оставлять не собирались.