Барон Тюрго откинулся, перевел дух и принялся поглощать свой горчично-медовый салат. Андрей тихонько рассмеялся: сказал бы ему кто года три назад, что в свои девятнадцать он станет важным субъектом в мировой дипломатии! Между тем что ему за дело до этой несчастной Швеции? Он всего лишь повторил высказанное вчера мнение боярина Кошкина, дьяка Разбойного приказа. Западные соседи слабы — так отчего бы их и не пощипать? Что касается человеческих жизней — то об их ценности схизматики заботятся лишь тогда, когда не имеют другого способа остановить более ловкого конкурента.

Смех князя озадачил и обеспокоил шведского посланника. Тюрго пересел к князю на скамью, выложил на нее между собой и Андреем несколько кошелей:

— Восемьсот талеров, князь. Не ради Швеции, не ради Густава, Андрей Васильевич, — ради Руси, ради своей страны вы должны отвести угрозу этой страны. Соседи по воле Господа, наши страны должны стать друзьями. Не на сегодня, не на год, но на долгие века, пока наши берега омывает одно и то же море. Коли вы любите Русь — отведите внимание государя от наших рубежей! Больше полувека не проливалось крови на этих границах. Так пусть положение сие останется и впредь.

Нельзя сказать, чтобы Зверев чувствовал себя нищим. Серебро в казну, как оказалось, возвращать не нужно, половина отцовского подарка еще уцелела. Переселенцы вот-вот начнут платить оброк, да и их дело с корабельщиком Евграфием должно вскоре дать прибыль. Но золото — это такая липкая и ядовитая зараза… Его никогда не бывает мало, оно само норовит заползти в карман, оно так соблазнительно — особенно когда лежит так близко и уже почти принадлежит тебе. Золото — новые работники, новая броня и оружие для новых холопов, новые лошади и новая усадьба…

— Зачем Московии Швеция? — вкрадчивым шепотом продолжил свою речь посланник. — Разве Швеция постоянно тревожит русские рубежи, разоряет деревни и угоняет людей в полон? Разве от нее стоит плач по всей Руси? Разве ее в народе называют Божьим наказанием? Разве для защиты от нее что ни год снаряжаются на службу десятки тысяч бояр? Разве у шведов вы были в плену, Андрей Васильевич, и разве им платили выкуп в две сотни рублей? Почему русские так долго терпят унижение? Почему не желают силой установить покой на своем порубежье? Такой же, каковой уже полвека царит на границах со Швецией? Что происходит с вами, князь? Что за странное умопомрачение нашло на умы думных бояр? Я верю вам на слово, князь, и пусть шведская казна опустеет на тысячу талеров, но обещайте, Андрей Васильевич, что хотя бы попытаетесь повернуть взоры царя Иоанна на восток, к Казанскому ханству, к вашему истинному и давнему врагу. Вы слышите меня, князь? Подумайте, разве это не слова вашего друга, соратника, всей душой болеющего за дела русского государства? Казанское ханство — вот кровавая рана, которой постоянно истекает Московия. Вспомните о ней, князь. Напомните о ней государю. Хотя бы покажите пальцем в ее сторону…

Барон Тюрго выложил на скамью еще один кошель.

Андрей, стремясь скрыть смущение, снова схватился за кубок, опрокинул его в горло, едва не захлебнувшись пенным медом.

Удар был не в бровь, а в глаз. Действительно, почему Русь ни разу не попыталась угомонить Казанское ханство, постоянно терзающее его своими набегами? Понятно, отчего не связываются с Крымом. Это, как ни крути, окраина Османской империи, от тяжелой поступи которой сотрясается половина Ойкумены. Нападешь на Крым — огребешь в ответ тяжелейшую войну с Высокой Портой. Но почему Москва не трогает Казань? Найти или вспомнить ответ Зверев не мог. Зато в голове тут же всплыло предсказание Лютобора и всевидящего зеркала Белеса: через тридцать лет Русь одновременно атакуют с трех сторон Польша, Османская империя и Казанское ханство. И тысячелетней истории русских земель придет конец. Тридцать лет… Тактически растрепать сейчас Швецию было легко и приятно. Стратегически — через тридцать лет, когда Россия съежится до размеров карликовых стран, шведы наверняка пожелают за унижение отомстить. Если же их удастся сохранить союзниками… Может быть, на пару по северным буреломам от сельджуков отбиваться придется.

И все же почему московское правительство так жалко реагирует на татарские грабежи?

— Тысячу талеров сейчас, — открыв поясную сумку, загрузил в нее золото князь Сакульский, — и тысячу, если удастся обратить внимание государя к востоку. По тысяче все время, пока получится отвлекать русские силы к Волге.

— И вы клянетесь, князь, что приложите все силы для сохранения дружбы между Швецией и Русью?

— Заметь, барон: не предавать русские интересы в угоду шведской короны, а стремиться сохранить и упрочить дружбу наших стран и правителей.

— Именно так я и сказал, Андрей Васильевич.

— Коли так, быть посему, — кивнул Зверев. — Клянусь.

Барон Тюрго облегченно перевел дух, соскользнул со скамьи и исчез из харчевни. За салат, конечно же, не заплатил. Ну да что возьмешь с нищего шведского посланника? Дождавшись целиком запеченной двухкилограммовой форелины, Зверев мужественно одолел большую ее часть, запив остатками меда, после чего отправился домой. То есть — на двор держателя братчины «худородных», боярина Кошкина. Дьяк еще не вернулся со службы, без хозяина ублажать и кормить гостя никто не торопился. Окликнув Пахома, Зверев поднялся с ним на крыльцо, остановился:

— Скажи, дядька, мы с Казанским ханством когда-нибудь воевали?

— А как же, Андрей Васильевич, — запустил холоп пальцы в свою пышную, почти во всю голову, шевелюру. — Через три года на четвертый за Муром ходили…

— Нет, Пахом, я не про порубежную службу. Там я и сам побывать успел. Я про настоящую войну — со сражениями, со взятием городов…

— Да рази с ними повоюешь, княже? — расхохотался дядька. — Они как силу ратную видят — зараз разворачиваются, да и драпают, куда глаза глядят. Девять лет тому казанцы вместе с татарами из Крыма Нижний Новгород обогнули, до самого Мурома добрались — да ополчение малое воеводы Дмитрия Вельского увидали. Тут же развернулись, да и убегли спешно. На новый год аж сто тысяч, сказывают, до Оки докатилось. Народ силы такой убоялся, на север длинными обозами побег — из Москвы, почитай, все князья и семьи боярские отъехали, батюшки храмы позакрывали, да вслед за паствой ушли. Однако же с молитвою, в одеждах чистых рати наши встреч татарам двинулись. На погибель шли, умереть за землю русскую с честью. Ан басурмане, как хоругви наши углядели, враз повернули и утекли…[14]

— Это не походы, дядька. Это все равно что кулак показать, да на этом и закончить. А по-настоящему, с наступлением на земли вражеские, на саму Казань — воевали?

— До меня было, — почесал в затылке Пахом. — Собрали рать великую, двинулись. Но казанские мурзы, сказывали, на пути войско встретили, покаялись в грехе своем да хана своего, Шиг-Алея, Москве изменившего, на руки воеводе выдали. Заместо него другой хан сел, саблю целовал великого князя слушать да рубежи не тревожить. Но клятвы своей не сдержал, а пятнадцать лет тому его и вовсе зарезали, стол же крымский родич захватил, Сафа-Гирей.[15]Клялся громко, что Русь разорит, сотрет, камня на камне не оставит. Казанцы горевали, в Москву тайно ездили, просили Шиг-Алея, заточенного в Белозерске, вернуть. Хана привезли в Москву. Шиг-Алей пал в ноги шестилетнему нашему Иоанну, просил прощения, плакал. После того его отпустили в Казань с честью и ратью нашей. Василий Ярославович с нами в той рати шел. Сафа-Гирей убег, нас не дожидаясь. Казанцы встретили нас со слезами радости и молитвами, хана старого, просимого, приняли. Мы ушли, ни разу сабель не вынув. Ан скоро хан назад прибежал — его Сафа-Гирей выгнал. И опять рать собралась, двинулась. Сафа бежал, Шиг-Алея с радостью встретили.[16]До Москвы после того похода мы не дошли — ан хан нас на рысях догоняет, с ним восемь десятков мурз и князей татарских. Оказывается, Сафа-Гирей в третий раз сел на царство. Вернулся, едва хвост обоза нашего за Нижним скрылся. Снова карами Руси грозит. Сказывает, все беды у бедноты казанской от нас, от русских. И доходы татарские, дескать, русские купцы в Москву увозят, и хлеб дорого продают, и рабов взятых обратно отбивают али с хана после набега требуют. А как уничтожат татары Русь, так и заживут сытно, свободно и богато. У каждого по своей деревне будет, и по саду, и по гарему с сорока русскими красавицами. А пока русские этого не дозволяют, то и голод в ханстве случается, и бедность у татар от злобы русской. Вроде как посылали недавно Дмитрия Вельского[17]с ратью снова Шиг-Алея на трон в Казани посадить, но не удался поход. Да и нас с боярином Лисьиным в тот раз не исполчали.