Он не может. Это ему не по силам. Он слаб, тщеславен, любит роскошь, и он глуп. Он поворачивается и бежит, протрезвев от шока и адреналина.

– Ты истинный наследник, – кричит ему вслед Ирма Лоа. – Этот город твой!

* * *

Спустя секунду Лукасинью понимает, что «Голубая луна» – ужасный коктейль. Он приканчивает вторую стопку и заказывает третью, и бармен знает правильный способ и делает трюк с перевернутой чайной ложечкой; щупальца синего «кюрасао» растворяются в джине как угрызения совести. Лукасинью берет коктейльный бокал и пытается поймать барные лампы в синий конус. Он опять пьян, чего и добивался. Тиу Рафа придумал «Голубую луну», но он ничегошеньки не знал о хороших коктейлях.

Бар маленький, вонючий, тускло освещенный, в нем грохочет хитовая музыка и еще более громкие разговоры, и бармен узнает Лукасинью, но профессионально сохраняет невозмутимое лицо. С девушкой все по-другому. Они приходят, когда он еще не допил и половину первого коктейля; две девушки, два парня, один нейтро. Они поглядывали на него из своей кабинки, вырезанной в голой скале, и отводили глаза, если случайно встречались взглядами. Опускали головы с вороватым видом. Девушка ждет четвертой «Голубой луны», чтобы подойти.

– Ола. Ты, э-э…

Отрицать бессмысленно. Он лишь разожжет слухи, а слухи – это легенды, которые только-только научились ползать.

– Да, это я.

Ее зовут Жени. Она представляет Мо, Джамаля, Тора, Каликса. Они улыбаются и кивают из своей кабинки, ждут знака, чтобы присоединиться к нему.

– Не возражаешь, если я?.. – Жени жестом указывает на табурет, пустое место у стойки.

– Вообще-то возражаю.

Она не слышит, или ей наплевать.

– Мы, это самое, Урбанисты.

Лукасинью про них слышал. Такой экстремальный вид спорта: облачаются в подходящее снаряжение и обследуют старые заброшенные обиталища и фабрики. Спускаются на веревках в сельскохозяйственные шахты. Ползут по туннелям, видя краем глаза, как показатели О2 уменьшаются. Он не заинтересован. История, спорт и бессмысленная опасность. Он все это ненавидит. Слишком много усилий. Лукасинью оседает на своем табурете, пока его подбородок не упирается в руки, и изучает наполовину пустой пятый бокал с «Голубой луной». Бармен ловит его взгляд; между ними пробегает безмолвное сообщение: «Только кивни, и я от нее избавлюсь».

– Мы там были. Трижды.

– Боа-Виста.

– Можем провести тебя.

– Вы были в Боа-Виста?

Теперь она кажется менее уверенной; она бросает взгляд на друзей. Между кабинкой и барной стойкой – пропасть космических масштабов.

– Вы были в Боа-Виста? – говорит Лукасинью. – Были у меня дома? Как вы поступили – отправились вдоль трамвайной линии? Или спустились через шахту, ведущую на поверхность? Вы ощутили подлинную гордость, когда достигли цели; вроде как действительно сделали что-то важное? Дали друг другу пять?

– Прости, я просто думала…

– Это мой дом, мой гребаный дом. – Лукасинью обращает свою ярость против девушки, и эта ярость горячая, чистая, ее подпитывают стыд, презрение к самому себе и «Голубая луна». – Вы отправились ко мне домой, все там исходили, сделали фотки и сняли видосики. Гляньте-ка, это я в павильоне Сан-Себастиан. А вот я на фоне Ошалы. Друзьям понравилось, они сказали, что вы такие крутые, такие дерзкие и храбрые? Это мой дом. Мой дом, мать твою. Кто сказал, что вам можно в мой дом? Вы разрешения спросили? Вы хоть подумали о том, что надо спросить? Что еще остался Корта, у которого можно спросить?

– Извини, – говорит девушка. – Извини…

Теперь она испугана, а Лукасинью так озлобился от алкоголя и стыда, что ее страх лишь распаляет его. Он резко опускает бокал на барную стойку, ножка ломается, синий коктейль разливается по светящейся столешнице. Он встает на ноги, шатаясь.

– Он не твой!

Бармен встретился с девушкой взглядом, но ее друзья уже уходят.

– Я не хотела… – кричит девушка – вся в слезах – от двери.

– Тебя там не было! – орет Лукасинью ей вслед. – Тебя там не было.

Бармен вытер пролитое и поставил на стойку стакан чая.

– Ее там не было, – говорит Лукасинью бармену. – Прости. Прости.

– Ага, вот он.

Лукасинью удостоил пылевичку, сидящую в дальнем конце стойки, всего одним взглядом, но теперь она отвлеклась от своей «кайпирошки» и заговорила. В барном освещении на ее лицо ложатся густые тени. Ее темная кожа вся в белых пятнах от радиационно-индуцированного витилиго. – Мано ди Ферро.

– Чего? – огрызается Лукасинью.

– Железная рука. Прозвище Корта. Я отдала твоей семье двадцать пять лет своей жизни. Вы у меня в долгу.

«В долгу?» – хочет переспросить Лукасинью, но прежде чем слова вырываются из его уст, маленький бар заполняют крупные женщины и мужчины в модных костюмах, и выпуклости на их пиджаках намекают на лезвия ножей. Трое окружают Лукасинью, двое прикрывают барную стойку, по одному с каждой стороны от пылевички. Фамильяры адинкра. Служба безопасности АКА.

Командир группы кладет на светящуюся белым барную стойку титановую серьгу.

– Вы забыли это, – говорит он. Пылевичка смотрит на Лукасинью, пожимает плечами. – Идемте с нами, пожалуйста, сеньор Корта.

– Я останусь… – начинает Лукасинью, но охранники заставляют его подняться. Твердая рука на правом предплечье, еще одна – на пояснице.

– Прости, – говорит пылевичка, когда охранники Асамоа поспешно выволакивают Лукасинью на проспект Кондаковой. – Я перепутала тебя с Железной рукой.

* * *

– Я подумала, ты захочешь комнату с окном.

Ариэль въезжает из жилой комнаты в спальню и огибает кровать. Кровать, не гамак. Отдельно стоящая кровать. Кровать достаточно широкая, чтобы раскинуть конечности. Кровать, вокруг которой есть свободное место. Места хватает, чтобы двигаться как следует, свободно. По сравнению с поросшим влажным мхом деревянным домом, где с гонтовой крыши капает дождь – в таком доме Марина выросла, – квартира в хабе Ориона похожа на скопище норок, которые льнут друг к другу, словно ячейки осиного гнезда. По стандартам Меридиана, это пик желаний; достаточно низко, чтобы быть стильным, достаточно высоко, чтобы избавиться от наиболее неприятных запахов и звуков проспекта. По стандартам Байрру-Алту, это рай.

– Ну да, я буду наслаждаться шумом транспорта, – говорит Марина. Потом она видит упавшую духом Ариэль и сожалеет о колкости. Квартира великолепна.

– Покажи мне, что тут еще есть, – говорит Марина и надеется, что это прозвучало с должным энтузиазмом. Проницательность Ариэль, столь очевидную в зале суда, притупил восторг от новой квартиры. В любой другой день она бы услышала неискренность, как слышат храмовый колокол.

Здесь две спальни, жилая комната и дополнительная гостиная, которую можно отделить. Кабинет, объявляет Ариэль. Есть и отдельная комнатка, которую можно использовать в тех целях, для которых могут быть предназначены отдельные комнатки.