Они подошли к концу длинной стойки бара, обитой цинком, и Рамон заказал ром. Пока он ожидал заказ, Пикассо услышал от стоявших рядом танцовщиц о том, что в этот вечер в кабаре случилось на самом деле. Все тайно поднимали бокалы в честь Марсель Умбер, которая спасла Мистангет, вконец расстроенную ссорой со своим любовником. Марсель удалось ловко провести мсье Оллера и главную костюмершу, без особой охоты вынужденную признать честолюбивую девушку своей первой помощницей.

В следующий момент появилась Ева вместе с хорошенькой молодой танцовщицей по имени Сильветта. Ее лицо, недавно отмытое от грима, сияло торжеством, и она улыбалась, обмениваясь дружескими объятиями с членами труппы. Она просто светилась от счастья. Пикассо понимал, что все шепчут ей на ухо поздравления и слова благодарности, потому что она то и дело краснела и кивала, пока они подходили к бару.

Потом он заметил, что она сделала модную короткую стрижку с челкой, которую Сара Бернар безуспешно испробовала на себе. У Евы стрижка выглядела просто восхитительно. Он должен был поговорить с ней, но сначала ему следовало избавиться от общества Рамона.

– Dios, мне нужно покурить, – Пикассо провел рукой по волосам. – Я по-прежнему чувствую осуждающие взгляды со всех сторон.

– Успокойся, амиго. Никто на самом деле не верит, что ты украл «Мону Лизу», – Рамон фыркнул и по-дружески положил руку ему на плечо.

– Даю пять франков, если ты найдешь мне сигарету.

– Похоже, ты и впрямь отчаялся.

«Ты и представить не можешь, до какой степени, – подумал Пикассо. – Но не по той причине, о которой ты думаешь».

– Десять франков. Тогда я сбегаю на другой конец квартала и куплю все, что ты хочешь.

– Perfecto. Gracias[37].

Сразу же после ухода Рамона Пикассо стал пробираться к Еве через толпу. Она разговаривала с Мистангет и молодым блондином, танцовщиком Морисом Шевалье. Его сердце забилось чаще, а мысли заметались, пока он пытался сообразить, что ей сказать. По мере приближения он все лучше слышал голос Евы.

– Полагаете, мсье Оллер узнает об этом? – спросила Ева. Она держала маленький бокал красного вина и говорила торопливо, словно немного запыхалась.

– Возможно. Но ты спасла представление. Скорее всего, он будет навеки благодарен тебе. А на меня разъярен.

Пикассо подошел ближе. Ева подняла голову и увидела его. У Пикассо захватило дух.

– Оллер – мой друг, – вмешался Пикассо. – У вас не будет никаких проблем.

– Вы очень великодушны, мсье Пикассо, – с явным облегчением произнесла Мистангет и крепче сжала руку Шевалье.

– В этом нет необходимости, – ответила Ева. Она говорила вежливо, но, судя по всему, была недовольна.

– Это не составит мне труда, – настаивал он.

– Я бы предпочла, чтобы вы этого не делали.

– Марсель! – громко прошептала Мистангет. – Будь повежливее. Мсье Пикассо всего лишь пытается помочь.

Пикассо с трудом сдержал улыбку. Он чувствовал, что Ева не до конца с ним откровенна. Она сердилась на него, не была равнодушна, это было очевидно. А он умел справляться с рассерженными женщинами.

– Все в порядке, я это заслужил. Мадемуазель Умбер права.

Мистангет и Шевалье обменялись взглядами. Пикассо мог видеть, что они поняли, что их с Евой объединяет нечто большее, чем случайное знакомство.

– Вы извините нас? – обратился Пикассо к Морису с деланым спокойствием.

– Пожалуйста, не надо, – сказала Ева.

– Bien sûr[38], – отозвался Морис и отвел Мистангет в сторону, прежде чем Ева успела продолжить.

– Почему вы так поступаете? Теперь все будут говорить об этом.

– Сегодня вечером они уже говорят о вас.

– Но не о нас.

– Значит, все-таки есть «мы»?

– Только не для меня. Вы живете с мадемуазель Оливье, и теперь я всегда буду помнить об этом.

– Жаль, что она об этом не знает.

– У нас с ней вообще мало общего.

– Это одна из многих причин, по которым меня так влечет к вам. Кстати, мне нравится ваша новая стрижка. Она вам очень идет… Как поживает ваша мать? – продолжал он, стараясь смягчить напряженную атмосферу.

– Все изменилось. Я не собираюсь обсуждать с вами свою личную жизнь. Теперь я вместе с Луи.

– С Маркуссисом? – Пикассо с трудом скрыл свое удивление.

– Так назвала его ваша любовница.

– Я помню. Вообще-то, я помню обо всем, что касается вас. Вы собираетесь пожениться? – ровным тоном поинтересовался он.

Даже если она ответит утвердительно, он поймет, что это ложь. Такая женщина, как Ева, никогда не выйдет замуж за подобного мужчину, лишенного огня и таланта.

– Это в самом деле вас не касается.

– Послушайте, я понимаю, почему вы сердитесь на меня, и готов признать, что моя жизнь сильно осложнилась. Но хотя бы пообедайте со мной. Я знаю тихое маленькое бистро недалеко отсюда, где подают лучшие каталонские блюда в Париже. Там мы сможем поговорить свободно.

– Разговор с вами – это последнее, в чем я нуждаюсь. Мы оба прекрасно знаем, к чему это может привести.

Пикассо приблизился к ней ближе, чтобы только она могла слышать его слова. Он уловил слабый розовый аромат, смешанный с запахом сладкого вина в ее дыхании.

– Мы лишь отпразднуем ваш чудесный дебют на сцене. Вы действительно выглядели потрясающе.

Он не должен умолять: это будет выглядеть совершенно не по-мужски. Но он точно знал, что не может расстаться с ней. Его глаза сузились, когда он почувствовал ее неуверенность. Пикассо затаил дыхание.

Ева хмуро взглянула на художника.

– Только обед, – предостерегающим тоном заявила она. – И лишь потому, что мы больше не можем стоять здесь, на самом виду.

Пикассо не хотел, чтобы она ощутила его внутреннее ликование. Он боялся женщин, обладавших слишком большой властью над ним. По крайней мере, сейчас. На самом деле, он был готов совершить что угодно, чтобы вернуть ее в свою жизнь. Она будет его музой, его Мадонной, его единственной любовницей.

И он искренне хотел, чтобы она стала его женой.

Фернанда и Маркуссис сидели за второй бутылкой коньяка в баре «Эрмитаж», где было уже полно народу. Интересно, кто оплатит счет? Фернанда удобно устроилась на стуле, распустив по плечам темно-рыжие волосы под стильной шляпкой. Сегодня на ней было зеленое атласное платье, соблазнительно обтягивающее ее формы. Она прекрасно понимала, какое впечатление это производит на Маркуссиса, чьи пальцы как бы невзначай сместились на тыльную сторону ее руки, в которой она держала бокал. Миндалевидные глаза Фернанды встретились с его взглядом, и он замер.