Никто не заметил, когда умер предводитель галльских наемников Главис. А ему не довелось увидеть, как ряды его воинов дрогнули и распались, не в силах противостоять мощному боевому ритму, заданному римлянами.

Галлы потеряли боевой дух в тот самый миг, когда увидели, как упал Главис. Именно этого и ждал Юлий. Он подал знак горнисту, и тот сыграл две короткие призывные ноты.

Сигнал услышал Брут. Сердце его едва не выскочило из груди. Несмотря на численное преимущество, наемники не смогли выдержать натиска Десятого легиона. Некоторые уже бросали оружие и пытались спастись бегством. Брут усмехнулся и с силой рассек воздух сжатым кулаком. Сейчас, когда копий уже нет, всадники покажут свою истинную мощь. Центурия ответила на сигнал слаженно, словно один человек. Чуть отступив, конница, словно нож, вонзилась в ряды противника, пронзая их и разрезая на мелкие части. Каждый из воинов держал поводья одной левой рукой, правой крепко сжимая меч и снося головы всем, кто оказался на пути. Мощные кони сметали людей своим весом, никто не мог противостоять их бешеному натиску. Они все глубже и глубже прорывались сквозь вражеские ряды, безжалостно рассекая и уничтожая их.

Передовой отряд Десятого бесстрашно надвигался на врагов. Каждый из легионеров разил мечом врагов и защищал щитом товарища слева, в то же время не сомневаясь, что справа так же надежно защищают его самого. Остановить натиск было уже невозможно. Наемники падали как подкошенные ряд за рядом, а легионеры рвались вперед, и лишь тяжелое дыхание выдавало их усталость и напряжение.

Юлий подал команду к выступлению манипул, и центурионы тут же ввели их в бой.

Увидев свежих воинов, мятежники окончательно пали духом. Сотни наемников бросали оружие и разбегались в разные стороны, даже не слыша жалких криков командиров.

Тем, кто сдался слишком рано, надеяться на милость не приходилось. Римские легионеры никак не могли пропустить их сквозь наступающий строй, и они погибли вместе с остальными.

Вокруг мятежников вились всадники на хрипящих и фыркающих черных конях, забрызганных алой кровью. Зрелище они представляли поистине страшное, скорее похожее на ночной кошмар, но никак не на правду жизни. Конница и завершила бой: окружив потрепанную массу врагов, она вызвала такой ужас, что все, кто еще стоял на ногах, словно по команде побросали на землю оружие и, задыхаясь и умоляя о пощаде, подняли руки.

Увидев капитуляцию, Цезарь растерялся. Если не отдать горнистам приказ об окончании атаки, легионеры Десятого будут продолжать рубить и крошить до тех пор, пока в живых не останется ни одного мятежника. В глубине души он этого и хотел. Ведь что делать с таким количеством пленников? И так уже в Риме их тысячи, причем им нельзя позволить вернуться на родину. Юлий выжидал, чувствуя сосредоточенные на себе взгляды центурионов. Те, в свою очередь, ждали сигнала к прекращению бойни. Действительно, легионеры уже начали превращаться в мясников, в то время как наемники в первых рядах снова потянулись к мечам — инстинкт самосохранения брал верх. Судя по всему, медлить было нельзя. Цезарь резко рассек рукой воздух. Горнисты поняли команду и сыграли нисходящий сигнал. Легионеры остановились как вкопанные. Все закончилось.

Оставшихся в живых наемников разоружили — настолько быстро, насколько легионеры смогли пройти сквозь их спутанные, сбившиеся ряды. Продвигались они маленькими группами по несколько человек, обыскивая каждого. Пока один из римлян забирал оружие, остальные молча, с суровыми лицами наблюдали, готовые моментально пресечь любое опасное движение пленника.

Офицерам наемной армии предстояло покинуть ряды и явиться к командиру победителей. Они стояли перед Цезарем странной, наводящей на печальные размышления группой — оборванные, грязные, в случайно найденных, разрозненных доспехах.

Солнце опускалось за горизонт, и на поле битвы поднялся прохладный ветер. Юлий оглядывал стоящих на коленях пленников, собранных в отдаленное подобие рядов. И без того печальное зрелище становилось еще мрачнее от множества лежащих вокруг мертвых тел. Вскоре нашли и труп Каталины. Юлий мрачно смотрел на рассеченные кровавые останки, которые еще совсем недавно были живой плотью заносчивого сенатора. Теперь он уже не сможет ответить ни на один вопрос.

Хотя Цезарю и казалось, что он знает правду о так быстро закончившемся восстании, он подозревал, что Красс сумеет выйти сухим из воды, скрыв свою роль в его организации. Возможно, кое-какие секреты действительно лучше не раскрывать и хранить подальше от внимания широкой общественности. Тем более что никогда не помешает иметь своим должником одного из самых богатых людей Рима.

Здесь внимание командира привлек Октавиан — юноша еще пылал, не остыв от возбуждения и страха; словно стараясь успокоиться, он то и дело похлопывал по шее своего коня. Всадники тоже получили свою долю битвы. И лошади, и люди оказались забрызганы кровью, испачканы землей. Брут стоял среди подчиненных, негромко благодарил их за ратный труд. Он гадал, чем военачальник завершит разгром мятежников. Сам он не мог смириться с намерением перебить пленников, но ведь Рим не потерпит проявления гуманности и милосердия.

Юлий знаком потребовал подвести пленных офицеров поближе. Охранники с силой начали подталкивать их в спину дубинками; один из уставших и ослабленных людей не удержался на ногах и упал. В гневе он едва не набросился на обидчиков, но его удержали свои же. Юлий прислушался к языку, на котором говорили между собой пленные, однако он казался совершенно незнакомым.

— Кто из вас главный, командир? — наконец поинтересовался Цезарь.

Офицеры переглянулись, и после паузы один из них сделал шаг вперед.

— Теми из нас, кто пришел из Галлии, командовал Главис, — пояснил он, махнув рукой в сторону мертвых тел. — Теперь он где-то там.

Пленник смерил Юлия твердым, полным достоинства взглядом и отвернулся. Печально оглядев поле брани, снова обратился к победителю:

— Все наше оружие в твоем распоряжении, римлянин. Тебе больше нечего бояться. Отпусти нас.

В ответ Юлий медленно покачал головой.

— Нам и раньше нечего было бояться, — ответил он, заметив блеснувшую в глазах смелого пленника искру. Потом заговорил громче — так, чтобы его слышали все вражеские офицеры: — Предоставляю вам выбор. Или вы умрете по моему слову… Или же, присягнув мне на верность, пополните ряды легионеров.

После этих слов все вокруг заговорили одновременно, причем волнение охватило не одних лишь наемников. Солдаты Десятого легиона от удивления и неожиданности едва не раскрыли рты.

— Платить вам будут регулярно, в первый день каждого месяца. Семьдесят пять серебряных монет каждому, хотя часть этих денег вам придется отдать обратно.

— Какую именно? — уточил кто-то.

— Столько, сколько потребуется, чтобы заплатить за соль, пищу, оружие, доспехи, а также налог в пользу сирот и вдов. В итоге у каждого из вас останется по сорок два динария. Их вы сможете тратить по своему собственному усмотрению.