Во втором эшелоне выходили и остатки 365-й стрелковой дивизии. Г. И. Кравченко, заместитель командира 433-го саперного батальона, был ранен еще 13 февраля. Когда части двинулись к месту прорыва, он пытался идти пешком, но его усадили в сани санитарного обоза. Впереди шли боевые группы. «Где-то ночью, – вспоминал Кравченко, – сани опрокинулись и я выпал в снег. Поднялся и, задыхаясь, с приглушенными стонами, поплелся, а впереди черная завеса ночи. В голове звон сотен наковален, но сквозь стук их единая мысль: «Нет! Не отстану, дойду, не сдамся. Лучше смерть, чем плен!» Сколько прошел – не знаю, но вот впереди слышно пофыркивание лошадей. Я бесконечно обрадовался. «Наш обоз… Снова в путь». Ночью в районе д. Афанасово натолкнулись на гитлеровцев. Бойцы боевых групп бросились в атаку. «Обоз наш разметало, – вспоминал Кравченко. – Нас трое. Раненные, мы поддерживаем друг друга, идем с одной мыслью дойти… Глубокие тропы в снегу вихляют по лощинам, рощам, в обход деревень, где засел враг… Когда силы наши подходили к пределу, на рассвете… нас встретил одинокий солдат с карабином из 39-й армии и привел в деревню Клины. Войдя в избу, я свалился на пол. Пришел в себя через много часов, раздетый, забинтованный, на русской теплой печи. Девушка-санинструктор через резиновую трубку поила меня сладким чаем».

Группа бойцов, в составе которой находился командир взвода 927-го артиллерийского полка 365-й стрелковой дивизии А. И. Сеченов, пробиралась из окружения трое суток. Сеченов вспоминал, что прорываться решили разрозненными группами. В самом начале пути наткнулись на немецкого часового, рядом с которым стоял пулемет. «Не успел он прикоснуться к оружию, как был уничтожен. На его крик из ближайшего шалаша выскочили немецкие солдаты с оружием в руках, началась стрельба в упор. Мы дрались врукопашную. В этой кровавой схватке из наших были убиты санинструктор и трое бойцов, несколько человек ранены. Я был ранен в голову. Прихватив немецкое оружие и боеприпасы, мы скрылись за снежные укрытия. С правого фланга застрочил пулемет, мы теперь могли отстреливаться. И еще погибло несколько наших людей. Был убит начальник разведки дивизиона, политрук батареи 2-го дивизиона и двое бойцов. Из оставшихся в живых никто, наверное, не мог предположить, что же ожидает нас дальше. И это было только начало нашего пути. Нам казалось, только за одну ночь мы совершили большой переход, а мы, вероятно, не так уж далеко ушли. Все были очень ослаблены от голода и пережитой кровавой схватки. С рассветом невдалеке на поле мы увидели кучи льняной соломы. С большим трудом доползли до куч, зарылись в них на весь день в ожидании следующей ночи. Нащупывали уцелевшие коробочки с семенами, поедая их. Днем ярко светило солнце, на душе было тяжело, томила неизвестность. В той стороне, откуда мы ушли, слышны были орудийные выстрелы, туда временами пролетали вражеские самолеты. Вскоре усталость и голод преодолел сон.

Следующая ночь прошла спокойно, без единого выстрела, ориентируясь по звездам, мы шли строго по прямой линии, чтобы не делать лишних движений. На рассвете подошли к небольшой деревушке… Невдалеке приметили заброшенный блиндаж, доползли, набились в него и опять отсиделись до сумерек. В амбразуры видели прохаживающихся по деревне немцев, обозы с боеприпасами, отправляемые на лошадях на огневые позиции.

До следующей деревни километров 10 мы, вконец ослабевшие, преодолевали часов 5. Прошла еще одна ночь. Наконец мы вышли в расположение какой-то части нашей 39-й армии. В санбате, казалось, не отоспаться, не насытиться. Вспоминалось все, что осталось позади. До глубины души было жалко тех, кто не смог пройти этот трудный путь, кто погиб, выполняя священный долг перед Родиной».

Еще один воин 365-й стрелковой дивизии, замполит отдельной минометной роты 1211-го стрелкового полка вспоминал, что во время выхода из окружения они «стали скрываться в лесу, чтобы не обнаружить себя, костров не разжигали, питались: один сухарь на сутки и что найдем под снегом – кору, корни. Под селом Звягино 24 февраля меня ранило и контузило. На нас набрели местные партизаны и вывели к своим. Набралась довольно многочисленная группа, не менее сотни человек. На немецкие заслоны решили идти психической атакой. На рассвете наткнулись на пулеметные посты. Ринулись на кинжальный огонь с отчаянным «Ура!». Напуганные фашисты… скатились под откос шоссе – последнего пути отхода… От преследований успели скрыться в лесу и отсидеться до темноты. И ночью продвигались мимо немецких частей с величайшими предосторожностями.

Наконец мы перешли линию фронта… Все были неимоверно истощены и нас всех госпитализировали…»

В. Р. Бойко – комиссар 183-й стрелковой дивизии, на которую была возложена задача прикрывать отход второго эшелона, вспоминал, что части дивизии при прорыве вели непрерывные бои. «Мы выходили последними, самые тяжелые удары гитлеровцев обрушились на нас, особенно на наш арьергард. Через сутки, в ночь на 21 февраля, когда основные силы армии, в том числе части нашей дивизии, уже прорвались через кольцо, гитлеровцам удалось перекрыть пути нашего отхода. Арьергард и управление 183-й дивизии вновь оказались в кольце окружения, под непрерывным огнем со всех сторон. На рассвете мы ринулись в последний бой. Многие в этой схватке были убиты или ранены. Погиб на боевом посту командир дивизии генерал-майор Константин Васильевич Комиссаров, вместе с которым мы делили тяготы боевой жизни под Ржевом. Моя бекеша оказалась простреленной в четырех местах, пуля обожгла левое плечо, другая пробила магазинную коробку маузера.

И все же военная судьба оказалась ко мне благосклонной. 23 февраля мне с группой воинов удалось выйти из окружения, узнать, что части дивизии, несмотря на тяжелые потери, сохранили боевые знамена, большую часть личного состава, оружие».

Отдельные группы воинов из второго эшелона небольшими группами также выходили на север в расположение частей 30-й армии. Выход мелких групп и одиночек продолжался до конца месяца, а возможно, и позднее, когда их фиксирование уже не велось. Так, к 21 января на участок 30-й армии вышло 200 человек, за 24 февраля – 63 человека, к 14.00 25 февраля – 60 человек, к 3.00 26 февраля – 80 человек, «в том числе начсостава – 21, мл. начсостава – 21, рядового состава – 38»; за 26 февраля – 12 человек, за 27 февраля – 28 человек. Вышедшие «сосредоточивались в районе Подберезье, где приводили себя в порядок».

Бойцы 29-й армии вышли из окружения. Район деревни Фролово. Февраль 1942 г. Фото В. Медведева.

В «Докладе о боевой деятельности Южной группы 29-й армии» говорится о выходе на 28 февраля из 6000 воинов 5200 человек, из них 800 раненых. Вышедшие бойцы опрашивались, собиралась информация о командирах и политработниках: «Выход продолжается до настоящего времени… Командир 246 сд генерал Мельников с группой бойцов 26.2 оставался в лесу в районе Ерзово… Данных о командирах 183 и 369 сд до сих пор нет. Потери уточняются». Командир 183-й стрелковой дивизии генерал-майор К. В. Комиссаров погиб в бою 2 марта в бою у д. Лебзино при попытке прорыва на север. Командир 369-й стрелковой дивизии полковник Г. И. Фисенко, который, по данным ОБД «Мемориал», пропал без вести в феврале 1942 г. в Ржевском районе, попал в плен, в 1945 г. был освобожден, вернулся в Советский Союз. Полковник Ветлугин, после 10 февраля назначенный командиром 365-й стрелковой дивизии, при выходе из окружения был ранен, 23 февраля 1942 г. был пленен в районе д. Антоново, в 1945 г. освобожден из плена. Таким образом, из шести командиров дивизий, сражавшихся в окружении, четверо из окружения не вышли.