— Хочешь повторить то, что было на твоей свадьбе? — шепнул я ему на ухо.

— Ни в коем случае! Только один маленький бокал!

— Прошу тебя, следи за собой!

Мурат понял, что я не шучу. Он съежился и прошептал:

— Хорошо, я просто выпил этот бокал с Эдо. И больше ни капли, клянусь жизнью своего сына!

* * *

Квартира была до отказа набита мужчинами в белых рубашках, галстуки которых свешивались в зависимости от количества принятого алкоголя. Их жены, обнявшись, раскачивались из стороны в сторону и распевали песни Здравко Колича: «Поезд в Подлугов» и «Апрель в Белграде». Когда поставили кассеты с народной музыкой, всеобщее веселье достигло апогея. Маленькие боснийки кричали и прыгали от радости. Вся квартира в доме номер 9 А на улице Каты Говорусич ходила ходуном. Стипо Билан, отец моего друга Зорана, в ту пору председатель Ассамблеи Боснии и Герцеговины, сумел извлечь пользу из царящей вокруг суматохи и расслабленного состояния Нады Липы, красивой женщины с пышными формами. Он несколько раз ущипнул ее за ягодицы, и сделал это с еще большим удовольствием, когда узнал, что она родом из Биелины. Боснийцы особенно любили женщин из Биелины, поскольку те считались более доступными, чем суровые герцеговинки. Это объясняли тем, что город Бислина располагался на плодородной равнине, тогда как Герцеговина растянулась на пустынных карстовых землях Адриатического побережья, где женственность представляла собой единственную ценность.

Нада Липа, танцуя под музыку, дошла до кухни и сообщила своему мужу, доктору Липе, что председатель Ассамблеи Боснии и Герцеговины щиплет ее за задницу:

— Оставь, дорогая, ему приятно, а от тебя не убудет, — ответил муж своей жене.

Доктор Липа лечил сердце Мурата, но мой отец, несмотря на свое обещание, пытался добиться от него разрешения выпить еще:

— Черт! Доктор, мне нужно выпить еще один бокал. Ведь не каждый день сын женится!

Но врач был своего рода Макаренко в медицине.

— Господу угодно, чтобы ты остановился на одном, Мурат, хотя мужчина и склонен к бигамии, — сказал он. — Но тебе лучше оставить эту сливовицу!

— Тогда дай мне выпить за то, чтобы он не развелся с Майей. Только посмотри, какая красивая у меня невестка! Настоящая куколка!

* * *

В 1980 году Тито умер. А через год я получил «Золотого льва» в Венеции за свой фильм «Помнишь ли ты Долли Белл?». Услышав название награды, Стрибор, которому было тогда три года, испугался за нашего пса.

— А как же Пикси? Лев ведь может его съесть! — обеспокоенно спросил он меня.

* * *

Мои друзья детства смогли убедиться, что являются неотъемлемой частью этого фильма. Харис, Бели и Труман были счастливы, увидев некоторые сцены нашей жизни на большом экране.

Что касается Ньего, зарабатывавшего на жизнь электриком на трансатлантических суднах, победа «Долли Белл» застала его посреди Индийского океана. Неожиданно в новостях он услышал мое имя, повторявшееся несколько раз. Но связь была плохой, и сигнал постоянно терялся. Он потряс транзистор, перевернул его несколько раз, отыскивая лучшее положение. Он никак не мог взять в толк, почему упоминали мое имя. «Этот кретин банк, что ли, ограбил? — недоумевал он. — Или, не дай бог, убил кого-нибудь?»

Лишь прибыв в порт и прочитав газеты, он вздохнул с облегчением, поняв, что его старый приятель получил главную награду в Венеции.

* * *

Съемки фильма «Помнишь ли ты Долли Белл?» состоялись благодаря тому, что я посмотрел «Амаркорд» и встретил Абдулу Сидрана, а также потому, что именно в тот период это оказалось возможным.

Тито заболел — мы видели его по телевизору чаще, чем обычно. Хамза Баскич, директор сараевского телевидения, спал в своем кабинете на раскладушке, чтобы показать, насколько его тронула болезнь маршала. Будучи верным членом партии Тито, Баскич не одобрял проект «Долли Белл». Тем не менее, поскольку телевидение Сараева было сопродюсером фильма, он не мог препятствовать съемкам. Когда фильм был закончен, он попытался помешать его выходу. Он направил Весне Дугонич, главному редактору сараевского ТВ, телеграмму, в которой, как достойный ученик Тито, не запрещал показ фильма в кинотеатре «Тесла», а лишь подчеркивал нежелательность этого. От козней этого типа фильм спасли лишь его поэтичность и авторитет Рато Дугонича, «тайного советника» коммунистов в Боснии, отца Весны Дугонич. Фильм «Помнишь ли ты Долли Белл?» стал ее настоящей личной удачей, а влияние ее отца послужило щитом против анафемы.

Было уже слишком поздно для Баскича и всех тех, кто защищал Тито от неотвратимо наступающих новых времен. Шутливый тон «Долли Белл» обезоружил самых яростных сторонников партии Тито и всех вышестоящих чиновников. Даже Мухамед Кресо, правая рука Хасана Грапцановича, секретаря Центрального комитета Боснии и Герцеговины, «боснийский Геббельс», как называл отец этого цензора всех артистических начинаний в Боснии, в итоге одобрил этот фильм.

* * *

«Помнишь ли ты Долли Белл?» достоверно отражает жизнь сараевских улиц. В фильме как на ладони раскрывается драма окраинных районов города, которая никогда раньше не затрагивалась и всеми игнорировалась. Кроме того, впервые жители Сараева могли идентифицировать себя с тем, что они видели на экране, с удовольствием разглядывая утрированное изображение своей повседневной жизни. Особенно сараевцев радовало осознание того, что их личные драмы, образы их отцов, матерей и сестер, условия их жизни станут отныне известны и понятны всему миру. Посредством этого фильма время — подобно морю, выбрасывающему после шторма на берег разные предметы, — вновь, как по мановению волшебной палочки, предъявляло их взору события их собственной жизни в пронзительном и абсолютно новом свете.

* * *

Абдула Сидран вошел в мою жизнь в облике мученика. В своем рассказе «Отец — это дом на слом» он описал семейную трагедию, главным героем которой стал его собственный отец, жертва лагеря «Голи-Оток». Как раз из-за отца сараевские политические власти недолюбливали Сидрана.

Мы познакомились в столовой здания сараевского радио и телевидения, где я в ту пору работал. Сидран, как это часто бывало, уже несколько дней подряд не вылезал из пьянок и ночных развлечений. Своим талантом он выделялся на фоне других сотрудников телевидения, раздутых от самомнения, сидевших в этой столовой, пропахшей запахом жареного лука. Его поэтический дар, подкрепляемый искусством риторики, придавал ему вид мелкого литературного аристократа. Он говорил так, словно диктовал машинистке готовые диалоги для своего будущего романа. Ни одной лишней запятой, ни единого ненужного слова. Позже я понял, что он на самом деле писал, тогда как мы считали, что он говорит.

* * *

Однажды в свойственной ему манере он сказал мне:

— В письме я обошел их всех, включая Гордана Михича![40]Не сомневайся ни на секунду. У меня есть для тебя сценарий!