Затем меня приняли за своего зеленые жабы, потом я, ещё сильнее уменьшившись в размерах, полетел… Я понял, Закхер гнал меня вниз по эволюционной цепочке. Правильно я предположил ещё в начале, это был регресс. По классической теории Дарвина, только наоборот, я последовательно лишался присущих моему классу характеристик и опускался вниз. Тем, что не вписывалось ни в одно из существующих на сегодняшний день учений, тем, что опровергало каждую из разработанных современными учеными схем, было то, что мой разум во время всех моих превращений оставался неизменным. Это было фантастикой! Я помнил закон Мелинга, формулу Больмаца и сейчас, по всей вероятности являясь самым примитивным организмом, я мыслил даже лучше, чем любой человек. Вот оно! Вот что должен был доказать эксперимент Закхера! Он готов был потратить массу времени, уничтожить множество подопытных, чтобы доказать всего лишь одно – состояние разума неизменно и не зависит от степени сложности структуры живого организма. Нельзя судить о разуме по внешним признакам его проявления, не принимая во внимание возможностей заключающего его тела. Я стал простейшим организмом, Закхер мог бы без труда уничтожить, раздавить меня, однако, сейчас мой ум мог заменить целый коллектив. Боже мой! Ведь это значит, что мы совершенно не представляем, кто находится рядом с нами. Новый Больмац, новый Эйнштейн… Все эти виды и подвиды живых существ… Возможно, они столь же развиты и умны, как я сейчас… Природа, по какой-то нелепой причине, отняв у них возможность самовыражения, заключила их в более примитивные тела. Боже мой!.. Душа, разум – все это физически существовало! Но где? Как? Похоже, развитый мозг нужен был только лишь для управления более развитым, а, следовательно, более сложным телом. Боже мой! Мы всё представляли себе совсем не так…

Я понял, выбраться из своего теперешнего состояния своими силами мне не удастся, природа жестоко ограничивала сейчас меня, однако передо мной забрезжил слабый огонек надежды. Закхер… Он не зря выбрал меня для своего опыта, не случайно так долго искал интеллектуала из Аптауна, он хотел знать изнутри, что творилось со мной. Ему нужен был мой отчет, но для этого он должен будет возвратить мне прежнее тело.

Я засыпал спокойно, я был уверен, Закхер вернет меня…

Открыв после отдыха глаза, я поплыл. Вода плотной средой, как и прежде, окружила меня, а впереди, за стеклом, маячил любопытный глаз Закхера. Я ликовал! Это было возвращение. Мои догадки, мои предположения оказались верны. Мой регресс был окончен, я перешел в то состояние, в котором уже бывал раньше. Размашистые раскаты волн донесли до меня радостный возглас профессора. Он что-то говорил. Рассказывал ли Закхер что-то, давал ли мне инструкции, разобрать я не мог. Но то, что теперь я хоть как-то воспринимал звук, было для меня несказанным счастьем. Я не знал, на какой ступени эволюции остановлюсь, кем стану в конце своего пути, но мой регресс был окончен, я не сгинул, не исчез, не погиб.

Я не сомневался в том, что сейчас я рыба. Закхер, не забывая о моих потребностях, принялся кормить меня. Уже в тот момент, когда плоские съестные хлопья коснулись поверхности воды, я почувствовал их вкус. Это было невероятно! Вся оболочка моего нынешнего тела, оказывается, была способна улавливать то, для чего людям был отведен только лишь язык. Теперь же вода за считанные секунды доносила до моей чешуи «запах» любой пригодной для еды пищи. Четко осознавая, где находиться пропитание, я ринулся наверх. Заглатывая корм, я восторгался едой. Это тело, как никакое другое, позволяло невероятно остро чувствовать вкус. Без всякого приготовления, без каких-либо кулинарных изысков любое вещество, принятое моим телом за пищу, дарило невиданное блаженство. Я не мог остановиться…

Я понял, тело любого организма, любого существа, наряду с ограниченностью одних ощущений, способно было дарить новые. Надо было только найти их, отыскать! Всё было неслучайно! Каждая живая душа достойна была счастья! И как же приятно было сейчас плыть вот так, в плотной воде, обдаваемым её потоками и улавливать вкус. Я чувствовал еду вокруг. Обед в дорогом ресторане я, не задумываясь, променял бы сейчас на ещё один такой заплыв. Зачем быть человеком, если в теле рыбы получаешь большее удовольствие от пищи, в теле собаки – от секса?…

А между тем мои превращения продолжались. Казалось, им не будет конца. Моя эволюция происходила намного быстрее регресса. Те состояния, на прохождение которых раньше у меня уходили часы, теперь, как мне казалось, я преодолевал за минуты.

По-прежнему находясь в воде, жадно впитывая жабрами содержащийся в ней воздух, я чувствовал, что плыть становится всё тяжелей. Все медленнее становились мои движения. Всё труднее было преодолеть путь. Наконец, не в силах больше грести, я остановился. Неведомая сила подняла меня, я всплыл.

Когда подхваченный горячей рукой Закхера я снова оказался в знакомом мне вольере, меня, как и прежде, окружили несколько пучеглазых жаб. Надув шеи, каждая из них приветствовала меня своим булькающим кваканьем. Повинуясь инстинкту, я издал похожий звук в ответ.

Вольер стоял в какой-то комнате. Насколько я мог различить, это уже был не тот стеклянный бокс, в котором начался наш эксперимент. Голосовые вибрации птиц, колебания воздуха, доносившие до меня чьи-то чужие движения и порывы… Я был в домашнем зверинце профессора. Здесь, вероятно, он собрал животных, над которыми проводил свои опыты. Беспокойно вели они себя в своих клетках, заставляя меня снова и снова задавать себе один и тот же вопрос. Кто они? Животные изначально или же люди? Такие же как я, заключенные в непривычные для них тела? Неудачливые подопытные Закхера? Ждет ли и меня подобная участь?

Заморгав глазами, жабы запрыгали от меня врассыпную, когда я, расправив крылья, взмыл вверх. За доли секунды я стал кем-то иным. Я вырвался из вольера. С ревом пронесся я перед носами прочих животных в клетках, покружил перед ними, потом снова взмыл. Я знал, что сейчас никто из них не способен остановить меня. Чувство безграничной свободы вернулось ко мне. Я летал, летел, летел… Как вдруг новое, подобное мне насекомое, возникло передо мной. Это была муха, обыкновенная муха, которая показалась мне невероятно родной. Что это было? Неописуемое чувство радости вспыхнуло во мне. Приступы небывалого счастья порождало приближение ко мне этого существа. Это насекомое заставляло меня трепетать. Новые ощущения бурлили внутри. С жадностью ловил я оставленный в воздухе этим насекомым след. Кто это был? Тоже человек?… Почему так тянуло меня к нему? К ней?

Когда муха появилась передо мною снова, она притормозила, села на стену и, как мне показалось, бросила на меня игривый взгляд. Я не видел поворота её головы, движения глаз, но я точно знал, что она обратила на меня внимание. Я нравился ей. Так же, как и я, в этом я был уверен, это существо было счастливо общением со мной.

Как безумные носились мы друг за другом по комнате в приступе отчаянно захлестнувшего нас блаженства. То догоняя свою любовь, то дав ей отдалиться, я настигал её вновь и вновь. В те моменты, когда мы встречались, буря восторга охватывала меня, и я, взмывал вверх. А ведь я даже не мог поговорить с этим существом… Я не знал его возраст, пол… Что же заставляло меня так сильно любить его, так жаждать его приближения. К нам присоединилась третья муха и вот уже втроём мы носились в воздухе, испытывая теперь помноженный на трое восторг. Каждое следующее похожее на меня существо приносило с собой ещё больше радости, ещё больше восхищения, счастья. Дружба ли это, любовь?… Таким было моё нынешнее восприятие мира. Одно присутствие рядом тех насекомых, которых раньше я бы стал презирать за надоедливый шум, теперь заставляло полностью забыться. Я упивался тем фактом, что теперь я не один.