Ннанджи принялся перечислять то, что находилось на борту: шелковые мешки, колдовское вино, пища… Все было понятно и знакомо.

Уолли подошел к Доа, которая стояла у планшира, разглядывая храм. Повернувшись, она одарила его таким страстным взглядом, что ему оставалось только держать свои руки подальше.

— Что тебе наговорил старик? — спросил он.

— Какой старик?

— Лорд Хонакура.

— Кто?

Мир был очень простым местом. Пожитков у Людей было мало, оформления документов не требовалось. Совсем немного понадобилось времени, чтобы приготовиться к отплытию. Уолли сам вытащил якорь, пока остальные члены команды поднимали паруса. Им помахали руками со шлюпки, «Грифон» расправил плечи под ветром и понесся вперед.

Он был более чем шустрым. Он обладал живостью, не вязавшейся с его возрастом. Палуба его находилась куда ближе к воде, чем у «Сапфира», и на поворотах ее заливало водой, что сначала несколько встревожило Уолли, но потом он успокоился и решил для себя, что, несмотря на всю сумасбродность похода, он может насладиться двумя-тремя днями круиза.

«Грифон» — незатейливое суденышко: одна мачта, одна палуба, конечно, огороженная, потому что тот, кто пустится в плавание по Реке, пренебрегая мерами безопасности, проживет недолго. Доски палубы были потерты, выщерблены и покрыты рыбьей чешуей. Имелись также два навеса, поменьше — для людей, побольше — для товара, оба очень ветхие. Еще маленькая шлюпка, поднятая на палубу и принайтованная к мачте как раз напротив сходен.

Кроме того, «Грифон» был теперь, благодаря мастерству Холийи, построенной на заказ ловушкой для колдунов, и даже невинно выглядящая шлюпочка была частью ее.

Сияющее солнце, сильный ветер… и широкая улыбка на лице Томияно, выжимающего скорость из своей новой игрушки, как сок из фруктов. Им встретился торговый корабль побольше «Сапфира», и Уолли удивился, как быстро они перегнали его. Прошли первую большую излучину, Уолли оглянулся назад — Каср уже удалился на приличное расстояние, теперь у его причалов стояло меньше кораблей — Богиня закончила набор воинов.

Попутный ветер — ободряющий знак, решил он. Если он ошибся, после первой же излучины его бы привели обратно в Каср. Остальные, устроившись с удобством с подветренной стороны, прислонились к фальшборту… только четверо? Где же менестрель?

И тут Доа появилась на палубе. Она разрезала свой шелк на полосы, превратив свою одежду в бикини, такое же дерзко короткое, как у Таны. Она остановилась у перил, наблюдая за проплывающими картинами.

Она сама была картиной. Гормоны Шонсу снова разбушевались. Голоногая, с развевающимися по ветру длинными волосами, с непроницаемым лицом, в почти ничего не скрывающей одежде, она была звуком фанфар для Уолли. Джия — высокая женщина, но все же была скроена не по меркам Шонсу, как эта менестрель-амазонка. Он решил, что пришла пора немного приударить за ней. Непонятно, как это он не разглядел Доа в ложе? Надо бы выяснить с ней этот вопрос. Уолли подошел и положил руку на ее голую талию.

Только его собственная блестящая реакция спасла ему глаза. Уолли отступил, ощупывая кровавую царапину на щеке.

— Не тронь меня!

И пока он стоял, раскрыв рот, она прошагала через палубу, чтобы присоединиться к остальным.

Остальные же спрятали лица, пытаясь подавить смех, ожидая, как же дальше поступит Великий Любовник.

* * *

Солнце село. Небо потемнело; Тана принесла ужин. Экипаж «Грифона» собрался на корме.

— Пора вставать на якорь, Кэп? — поинтересовался Уолли через плечо.

— Зачем? — удивленно спросил Томияно, передавая руль Холийи. — Небо чистое, ветер хорош.

— Прекрасно!

У Уолли не было опыта ночного плавания, разве что их уход со Святого Острова. Но, очевидно, «Грифоном» можно было и рискнуть, чего нельзя было делать с «Сапфиром». Героям пристало быть удачливыми. Правда, не во всем, принимая во внимание Доа.

Члены экипажа по-разному относились к ней. Она же была надменной и высокомерной, хотя очень изысканно отвечала на вопросы и реплики и, по-видимому, была настроена почти доброжелательно и даже дружески. Относительно Уолли она вела себя определенно двусмысленно — томные взгляды из-под опущенных ресниц, глубокие вздохи, но те немногие слова, что он от нее услышал, были резкими и враждебными. Это вызывало неопределенные чувства — как приглашение в дом с запертой дверью, и он не мог понять, какой реакции от него ожидают.

Теперь она разговаривала с Катанджи — беспрецедентное снисхождение Седьмого до беседы с Первым, хотя бы и с Первым, обладающим огромным общественным признанием. Конечно же, это Катанджи предоставил ей факты для сатирической баллады, но, как выяснилось, сам он ее еще не слышал. Она настроила свою лютню, взяла аккорд и запела «Катанджи Приходит в Темную Башню». Тана и два моряка заходились смехом по мере того, как разворачивалась история. Катанджи был почти в шоке. Появившаяся было улыбка Ннанджи очень быстро переросла в гримасу. Уолли старался перевести свое раздражение этой песенкой в восхищение перед ее трубадурским мастерством, но сатира била, как плеть: Шонсу отсиживался на корабле, послав армию из одного мальчишки, переодетого рабом. Колдунам тоже доставалось, но меньше, чем воинам.

Когда она кончила, Ннанджи холодно сказал:

— А теперь для меня, миледи. Может, «Прощай»?

Кивнув, она стала перестраивать лютню в минорный ключ. Разговор Ннанджи с умирающим Арганари долетел к Уолли через темную палубу. В глазах у него защипало, воспоминание стиснуло сердце.

Внезапно Доа остановилась.

— Дерьмо! — сказала она. — Подождите минуту.

Она прошлась по струнам, и Уолли услышал мелодию, разносившуюся среди голых стен трапезной. Через несколько минут она была готова петь дальше:

— Ннанджи… Ннанджи…

Первая песня вовсе не была дерьмом, но она заставила посчитать ее таковой по сравнению со второй — гениальным, совершенным вариантом. Ее лирика здесь чувствовалась гораздо сильнее, а новая мелодия так же хватала за душу, как «Шенандо» или «Воздух Лондондерри». Вскоре Уолли обнаружил, что его щеки мокры. В полной тишине плакал он о несчастных, обреченных на смерть рукою провидения. Наконец песня стихла, и он увидел, что остальные тронуты не меньше.

Он был потрясен. Ему показалось, что он присутствовал при рождении чего-то бессмертного и в то же время удивительно простого. Она была Моцартом и Шекспиром в одном лице. Он нашел своего Гомера. Если она согласится помогать ему.

Этой ночью «Грифон» плясал с Богом ветров на эбонитовой воде, отливающей платиной. Красная полоса появилась над пиками РегиВула, и Томияно с Холийи встали на вахту, тогда как остальные легли, чтобы поспать, сберегая силы.

Уолли предложил Доа каюту на одного человека. Она поинтересовалась, запирается ли дверь. Дверь запиралась, но с другой стороны — так Холийи поставил задвижку. Решив, что так каюта превращается в тюрьму, Доа отказалась.