— Вы погрустнели, — прерывает мистер Каллахан мой праздник жалости к себе. — Что с вами?

— Ничего, — отвечаю я. — Наверное, скривилась из-за горчицы.

— Нет, — качает он головой. — Вы давно уже грустите. Думаете, я старый пень и ничего не замечаю? Это не так. — Он стучит пальцем по виску. — Что случилось?

Какой смысл врать? Кому от этого лучше? Правила приличия учат нас не обсуждать личные и болезненные темы на людях, но кому из нас двоих есть дело до приличий? Этот мужчина скучает, а я страдаю. Может, рассказав ему о своих страданиях, я хоть чуть их облегчу. Может, и он чуть меньше будет скучать.

— У меня умер муж, — говорю я. Как ни в чем ни бывало, пытаясь сгладить остроту затронутой темы.

— Оу, — удивленно реагирует мистер Каллахан. — Мне больно это слышать. Это интересно, как я и просил, но ужасно. Я не знал, что вы были замужем.

— Вы видели моего мужа. Несколько месяцев назад.

— Я помню. Просто не знал, что вы были женаты.

— Мы поженились незадолго до того, как он умер.

— Это ужасно, — повторяет мистер Каллахан и берет меня за руку. Этот жест слишком интимный, чтобы я чувствовала определенную неловкость, но не неприятный. — Мне так жаль, Элси. Вам, должно быть, сейчас так тяжело.

Я пожимаю плечами и тут же жалею об этом. Как можно пожимать плечами, когда разговор касается Бена?

— Да, — признаюсь я. — Мне тяжело.

— Вас поэтому некоторое время не было в библиотеке? — спрашивает мистер Каллахан, и, наверное, я выдаю лицом свое удивление, потому что он добавляет: — Вы здесь моя любимица, и я прихожу сюда каждый день. Думаете, я не заметил бы, что моя любимица куда-то пропала?

Улыбнувшись, я откусываю свой сэндвич.

— Я знаю вас не очень хорошо, Элси, — продолжает он. — Но вот что я знаю: вы — боец. В вас есть смелость. Дерзость. Как хотите это назовите.

— Спасибо, мистер Каллахан. — Он неодобрительно приподнимает бровь, и я тут же поправляюсь: — Джордж.

— Не за что. Такой я вас вижу. И вы обязательно оправитесь. Вы, вероятно, в это не верите, но я вам точно говорю — однажды вы оглянитесь на свое прошлое и подумаете: «Слава богу, этот период прошел. Я справилась и смогла его пережить». Говорю вам: так и будет.

Мне это кажется сомнительным, и я чувствую, что сомнения отражаются на моем лице. Чувствую, как опускаются уголки моих губ.

— Вы не верите мне, да? — спрашивает мистер Каллахан, впервые беря в руки свой сэндвич.

— Скорее, нет, Джордж, — улыбаюсь я. — И даже не уверена, что этого хочу.

— Вы так молоды, Элси! Мне восемьдесят шесть лет. Я родился еще до Великой Депрессии.17 Вы только представьте себе это! А ведь во время Великой Депрессии никто и подумать не мог, что я доживу до сегодняшнего дня. Гляньте на меня! Я все еще не сыграл в ящик! Сижу здесь с красивой молодой леди и поедаю сэндвич. В жизни случается такое, что трудно себе представить. Но время бежит, меняется само и изменяет тебя, и однажды жизнь огорошивает тебя тем, чего ты ну никак не предвидел.

— Ну… может быть.

— Не может быть, а так и есть, — твердо возражает мистер Каллахан. Не сердито, но непреклонно. — Я расскажу вам сейчас то, чего не знает ни одна живая душа. Кроме моей жены, конечно же — она знает всё.

— Хорошо.

Я уже проглотила свой сэндвич, в то время как мистер Каллахан лишь пару раз откусил от своего. Обычно я последняя всё доедаю, и сейчас осознаю почему: потому что всегда сама болтаю, а не слушаю.

— Я воевал во Второй мировой войне. Был призван в самом начале 1945 года. Это самое тяжело время в моей жизни. Положа руку на сердце скажу, что тогда серьезно пошатнулась моя вера в бога и в человечество. Вера во всё. Война — не для меня. Единственное, что помогло мне ее пережить — Эстер Моррис. Я полюбил ее с первого взгляда. Нам было восемнадцать. Я увидел ее сидящую с подругами на другой стороне улицы, и сразу же понял. Понял, что она — мать моих будущих детей. Я перешел дорогу, представился, пригласил ее на свидание и через полгода мы уже обручились. Занесенный войной в Европу, я знал, что надолго там не задержусь. И был прав: через восемь месяцев я был ранен.

— Ох.

— Я получил три ранения. Два в плечо, одно — по касательной — в бок. Помню, как лежал в медицинской палатке, надо мной склонилась медсестра, ко мне спешит доктор. В этот момент я был самым счастливым человеком на земле. Потому что знал: меня отправят домой и я увижу Эстер. Как же мне повезло! Я насколько возможно быстро поправился и вернулся домой. Но Эстер там не было. Ни следа от нее.

Мистер Каллахан вздыхает, но это скорее тяжелый вздох, вызванный старостью, нежели болью сердечной.

— Я всё еще не знаю, куда она ушла. Она просто взяла и оставила меня. Не сказав, почему. До меня доходили слухи, что она связалась с каким-то торговцем, но я не знаю, правда ли это. Больше я ее никогда не видел.

— О боже. — Теперь уже я хватаю руку Джорджа. — Это ужасно. Мне так жаль.

— Не стоит, — отвечает он. — Я годы ждал ее возвращения. Никуда из города не уезжал, боясь, что она может вернуться в поисках меня. Я был убит горем и опустошен.

— Естественно.

— Но знаете что?

— Ммм?

— Я стойко переживал день за днем, и они привели меня к Лоррейн. А Лоррейн — любовь всей моей жизни. Эстер — история, о которой можно рассказывать молоденьким женщинам в библиотеке, с Лоррейн же я чувствую себя так, будто могу завоевать весь мир. Будто вся вселенная создана лишь для того, чтобы я в ней жил. В первую же минуту нашей с ней встречи весь мой мир заиграл новыми красками. Стоило мне познакомиться с Лоррейн, как я позабыл об Эстер так же быстро, как та позабыла обо мне.

— Я не хочу, чтобы Бен стал историей, о которой можно рассказывать молоденьким женщинам в библиотеке. Он больше, чем какая-то история. Вот этого-то я и боюсь! Боюсь, что он станет просто историей, — признаюсь я.

Джордж кивает:

— Я знаю. У тебя необязательно всё будет так, как было у меня. Я просто пытаюсь тебе сказать, что твой жизненный путь будет очень долгим и на нем встретятся такие зигзаги, какие тебе даже трудно представить. Ты не осознаешь, насколько был молод, пока не теряешь эту самую молодость. Вот что я хочу донести до тебя, Элси. Твоя жизнь только началась. Потеряв Эстер, я думал, что моя жизнь кончена. Мне было двадцать. Я понятия не имел, что мне уготовано. Как и ты.

Джордж замолкает, доедает свой сэндвич, и мы некоторое время сидим молча. Я обдумываю его слова, но остаюсь в полном убеждении, что сколько бы лет меня впереди не ждало, наслаждаться ими — значит, отречься от того, что останется позади.

— Спасибо, — благодарю я. От чистого сердца.

Пусть я и не смогу оправиться от своей потери, как оправился он, но приятно осознавать, что кому-то это удалось.