Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Э.М. Кондиайн упоминает и о застольных беседах Барченко.
Темы их были самые разные — гипноз, телепатия, спиритизм, хиромантия, теософия, политика, астрономия, медицина. «Делали мы и опыты по передаче коллективной мысли. Один раз мы произвели спиритический сеанс, устроили цепь вокруг легкого деревянного столика. Он (стол) сначала стукнул ножкой, потом поднялся, т[ак] ч[то] мы все вынуждены были встать и поднять руки до уровня голов. А.В. разомкнул цепь, и стол упал на пол на свои ножки». Сеанс этот — «при дневном свете», по всей видимости, был устроен Барченко, чтобы показать, что в спиритизме нет никакой мистики. Будучи убежденным материалистом, Александр Васильевич объяснял «спиритические явления» тем, что при сцеплении рук образуется замкнутая электромагнитная цепь. «Каждый человек носит в себе электромагнитный заряд. Одна половина тела носит положительный, а другая отрицательный заряд. Электромагнитный заряд нарушает силу притяжения земли. Предмет, окруженный цепью, теряет свой вес. Самые слабые импульсы человека могут его сдвинуть. Так начинает двигаться блюдечко»[246].
Что же касается ответов на вопросы, якобы получаемых из потустороннего мира, то их, по убеждению А.В. Барченко, дают не духи умерших людей, а подсознание самих участвующих в спиритическом сеансе. Концентрируя свое внимание на каком-то одном предмете, люди усыпляют сознание и тем самым пробуждают подсознание.
Постоянными гостями квартиры-коммуны, как уже говорилось, были «чекушники» — Владимиров, Рикс и Отто. В спиритических сеансах и прочих «опытах» они участия не принимали, предпочитая наблюдать за происходящим со стороны. В 1923 г. к этой троице присоединился еще один бывший сотрудник Петрочека — Карл Федорович Шварц («Карлуша»), у которого в дальнейшем установятся теплые дружеские отношения с обоими учеными.
О.А. Кондиайн (сын А.А. Кондиайна) вспоминает: «Широкоплечий, довольно высокого роста, с копной седеющих волос и неизменным пенсне на носу, Барченко был прирожденным лидером, и все беспрекословно подчинялись ему… Он часто уезжал от нас, а когда возвращался, сразу же начинал наводить порядок. Распределял обязанности — устанавливал часы для работы, для отдыха, для бесед — все это было жестко регламентировано. Он требовал от всех неукоснительного соблюдения распорядка дня». В этой строгости, однако, можно усмотреть некий общий принцип — стремление гармонизировать жизненные ритмы человека как средство индивидуального самосовершенствования — то, чему А.В. Барченко придавал такое большое значение.
В то же время Барченко был не лишен чувства юмора, умел увидеть смешное в жизни. По словам Э.М. Кондиайн, он подмечал забавные вывески и объявления, которых было особенно много в годы НЭПа. В своих записках она приводит несколько примеров:
«Портной Михельсон, он же и мадам».
«Пилюли Ара действуют мягко и энергично». (Это выражение — «мягко и энергично» — вошло у нас в обиход.)
«Вяжу детские вещи из шерсти родителей».
«Гражданам с узким горлышком керосин не отпускается».
«Студентам, сдавшим языки, хвосты сдавать не обязательно» (Университет).
«Вытяжка из семенных желез доктора Колесниченко»[247].
Назвав свое братство трудовым, Барченко с самого начала стремился вовлечь его членов в полезную трудовую деятельность, поскольку считал труд мощным средством нравственного совершенствования, наиболее эффективным способом достижения человеком «внутренней собранности и гармоничности». В этом он, очевидно, следовал примеру «трудового содружества» Гурджиева. Э.М. Кондиайн вспоминала об этом периоде:
«Время было трудное во всех отношениях. И А.В. решил нас, женщин, научить ткацкому ремеслу. Мы несколько раз ходили к одной частной ткачихе. У нее дома был ткацкий станок. Она нас познакомила с этим искусством. Но купить станок нам не удалось. Дело заглохло».
Пробовали женщины, опять же по подсказке Барченко, заниматься и швейным делом, для чего поступили на курсы кройки и шитья. Правда, и здесь дело как-то не заладилось, и в конце концов на курсах осталась лишь одна Наталья. Барченко учил своих учеников и учениц плотницкому делу — работать топором и рубанком, поскольку сам был отличным плотником. По его совету Кондиайны впоследствии купили своему сыну маленький верстак. (Любопытная параллель: в это же время интернациональная воспитательно-трудовая коммуна Гурджиева самоотверженно трудилась на землях Авонского замка в окрестностях Фонтенбло, закладывая основы нового общества.)[248].
4. Сент-Ив д'Альвейдр и «Древняя наука»
Говоря о ЕТБ, следует помнить, что братство Барченко объединяло главным образом его единомышленников, как и он, веривших в существование высокоразвитой «доисторической культуры», обладавшей высшей эзотерической мудростью («Древней наукой»). Сведения об этой канувшей в Лету культуре Барченко почерпнул в основном у французских оккультистов, прежде всего у Сент-Ива д'Альвейдра. В этой главе мы расскажем о жизни и религиозно-философской системе, созданной этим мыслителем, после чего изложим учение самого Барченко, его теории о «Древней науке» и о циклическом развитии цивилизаций.
Александр Сент-Ив д'Альвейдр (Alexandre de Saint-Yves d'Alveydre) (1842–1909) родился и вырос в католической семье. Его отец, Гийом Сент-Ив, врач-психиатр по профессии, был человеком суровым и деспотичным, требовавшим от сына беспрекословного подчинения. Частые конфликты с отцом омрачили детство и ранние юношеские годы будущего создателя учения о социальной гармонии. Когда Александру исполнилось 13 лет, отец поместил его в исправительно-трудовое заведение — сельскохозяйственную колонию Фредерика де Метца в Меттре, неподалеку от Тура. (Официально колония называлась «Патернальное общество для нравственного, сельскохозяйственного и профессионального воспитания юных правонарушителей моложе 16-летнего возраста».) Де Метц снискал известность во Франции как создатель новой пенитенциарно-воспитательной системы, основанной на двух принципах — патернализма и клерикализма. На практике это означало — труд от зари до зари, суровая полувоенная дисциплина и молитва. Тем не менее Сент-Ив чувствовал себя счастливым в Меттре, ибо здесь, в лице управляющего колонии, он обрел «духовного отца». Впоследствии он скажет о своем учителе: де Метц «дал направление моим занятиям и жизни»… «религиозный язычник посреди XIX века! — это отвечало моему бунту против любого гнета и насилия, моему безрассудному любопытству, моей жажде свободы и испытаний»[249].
В Меттре Сент-Ив провел около двух лет. Затем он учился в лицее в Париже, где получил ученую степень бакалавра словесности и наук (ок. 1861 г.), и в военно-медицинской школе в Бресте. После чего покинул Францию и поселился на острове Джерси — одном из Англо-Нормандских островов в Ла-Манше. Пятилетняя «добровольная ссылка» на Джерси окончательно сформировала философско-политические взгляды Сент-Ива. Этому во многом способствовало его общение с «диссидентами» Второй империи — основателем христианского социализма, сенсимонистом Пьером Леру и его учениками Этьеном Люком Десажем и Огюстом Демуленом, поэтом Адольфом Пельпортом, а также с Виржинией Фор, матерью Филиппа