— И каким образом ты поможешь делу в Ницце? — Йенс не на шутку разозлился.

— Я знаю, что иду на сумасшедшую авантюру. Но я собираюсь купить информацию, которая выведет меня на создателя «Моны».

— А дальше что?

— Дальше я уговорю его дать мне антивирус.

— А потом?

— Потом я дам его Ханне и Матсу Хагстрёму.

— Как ты дашь им антивирус? Они должны будут выпить компьютерную программу из пластикового стаканчика? Или, может, проглотить, запив водой?

— Нет. Они получат его так же, как заразились вирусом. С помощью «Майнд серф».

— Значит, ты придешь сюда, в Каролинскую больницу, и напялишь на двух пациентов, лежащих в коме, тугой пластмассовый шлем с проводками?

Эрик молчал. Из полуоткрытого окна доносились звуки аккордеона и шум транспорта.

— Эрик, слушай сюда. Ты совершенно оторвался от реальности. Твоя история — полный бред. Почему ты не позвонил мне перед отъездом, чтобы я мог тебя остановить?

— Именно поэтому.

— Ты должен вернуться домой. Ты никак не поможешь Ханне, сидя и смакуя фуа-гра[60]на Ривьере. Ты нужен здесь. Рядом с ней. Включи разум и возвращайся домой. Прямо сейчас.

Эрик встал и подошел к балкону.

— Ты прав. Все — бред, а я сумасшедший. Но домой я не поеду. Пока не попытаюсь. Плевать я хотел на разумность. Я знаю только, что Ханна умирает и виноват в этом я. Позаботься о ней. Я ненадолго. Как только получу информацию, вылечу домой. Остальную работу буду вести из Швеции.

— Калле знает? Как ты достал контакты парня в Ницце?

— Я списал их с его блокнота, когда он не видел.

— Что? Да ты же срываешь сенсацию столетия!

— Ничем не могу помочь. Если я прав, ему будет о чем написать. Вот это сенсация так сенсация.

— Эрик. В последний раз предупреждаю. Спрысни лицо холодной водой, посмотри в зеркало, дай сам себе пощечину. Сделай что угодно и проснись наконец. Брось упрямство и возвращайся домой.

Самолет с мелькающими огнями летел низко над водой, направляясь к посадочной полосе дальше на юг. Эрик посмотрел вниз на широкую улицу с нескончаемым потоком машин и мопедов.

— Один-единственный день. Все, что мне нужно. Обещаю несмотря ни на что вернуться завтра вечером.

— А если что-нибудь случится? С Ханной?

— Вот поэтому ты там, с ней. Если бы не ты, я бы не смог делать то, что делаю. Я доверяю тебе. Больше, чем кому-либо на Земле. Я позвоню завтра в районе обеда.

— Эрик, да что с тобой? Ты должен, черт возьми…

Эрик прервал разговор и остался стоять перед отражением в балконной двери. На него смотрел бледный мужчина, над худой фигурой которого по вечернему Английскому бульвару проносились автомобили. Йенс прав — он сошел с ума. Без сомнения. Эрик взял бумажник и достал листок с записями, сделанными в редакции. Прежде чем позвонить, он включил режим «инкогнито». Потом набрал первый записанный номер.

— Bienvenue à la police de Nice. Votre cas?[61]

Эрик нажал «отбой», сделал глубокий вдох и перешел к следующему номеру в списке. На этот раз он попал в банк Израиля.

Профессор снова нажал «отбой» и уставился на дисплей. Он позвонил на два номера из трех и не достиг цели. Телефоны были его единственной зацепкой. Если третий номер тоже окажется провальным, то ему крышка. Останется только уехать домой. Эрик смотрел на десять цифр. Выигрыш или проигрыш?

Он сморщился и набрал последний номер. Гудок. Два гудка. Три гудка.

— Vous êtes sur le répondeur de Cedric, parlez après le bip sonore.[62]

Эрик лихорадочно соображал.

— Меня зовут Эрик Сёдерквист, я работаю в газете «Афтонбладет» вместе с Карлом Обергом. Я остановился в гостинице «Негреско», номер триста двадцать один. Позвоните мне, когда получите это сообщение.

Теперь оставалось только ждать. Эрик вспомнил, что целые сутки ничего не ел. Он позвонил в обслуживание номеров и заказал сандвич. Потом, не раздеваясь, лег на кровать. Застывшее тело ныло. Он устал. Невообразимо устал. Где-то просигналила машина. Эрик выудил из кармана айпод и включил Альбинони. Он вспомнил свою поездку в Ниццу с Ханной. Для октября выходные выдались удивительно теплыми. Они купались вдвоем у каменистого берега и ели устриц в единственном открытом прибрежном кафе. Эрик вспомнил ночь, когда они, словно Давид и Катерина из «Райского сада» Хемингуэя, сидели в темном баре Старого города и пили абсент. Ей исполнилось тридцать пять. La vie en rose.[63]Вскоре он крепко заснул.

* * *

Балакот, Пакистан

В шестидесяти километрах к востоку от города Балакот, вдоль реки Кунхар, в глубине непроходимого горного массива на северо-западной оконечности Пакистана суровая природа превращалась в поле общей площадью два гектара, окруженное высокими горами с отвесными склонами. В юго-восточной части находился старый военный тренировочный лагерь «Сохраб», названный так в честь персидского воина. Шестьдесят лет назад армия покинула его, и в связи с разрушительным землетрясением в две тысячи пятом году он непродолжительное время использовался как пункт сбора помощи. В последние пять месяцев шпионские спутники ЦРУ регистрировали там активность. Однако потом фотографии просто лежали без надобности на серверах в штабе ЦРУ в Лэнгли, Вирджиния.

В этот сырой, но теплый вечер в лагерь «Сохраб» прибыли двое мужчин. Они приехали на нагруженных лошадях и были одеты как местные горцы. Над полем лежал легкий туман. Особое географическое положение часто приводило к появлению тумана между горами, что играло на руку лагерю, так как скрывало его от американских космических глаз.

Все в лагере знали, что посетители приехали не из ближних мест. Хотя никто не знал, кто они, но все знали, зачем они пришли. Все также знали, что были отобраны трое учеников. Избранные и прибывшие расположились в самом большом бараке. Ученики Али Аскани, Суед Нуледи и Кашиф Карим Мухаммад сидели на полу, скрестив ноги. Они были в белых одеяниях, на головах — черные повязки. Ученики сидели рядом друг с другом, глядя в пол. Напротив них на простых деревянных стульях расположились двое приезжих и разговаривали с главным в лагере «Сохраб» — Туаном Маликом. Говорили они тихо, и Малик то и дело указывал на троицу на полу. Чтобы скрыть запах протекавших внизу сточных вод, горели благовония. Помещение заполнял тяжелый и сладкий воздух.