– Прошу вас. Окажите честь моему дому.

Он показывал туда, где на хорошем ковре были разложены кожаные подушки вокруг большого подноса резной меди. Горели толстые свечи в большом канделябре. Дом, такой неказистый снаружи, внутри был очень удобен и отделан с неброской роскошью и большим вкусом.

– Не угодно ли закусить?

– Нет, – ответил Руй Диас. – Мы торопимся.

– Может быть, вина? Настойки на травах? Воды?

– Довольно будет воды.

Хозяин хлопнул в ладоши и, когда слуга принес красивый стеклянный кувшин с водой, сам наполнил стаканы. Все трое уже сидели на подушках вокруг подноса.

– Это и в самом деле – честь для меня видеть вас снова.

Поглядывая друг на друга, они пили холодную чистую воду. Руй Диас отметил, что глаза хозяина светятся не только умом, но и лукавством человека несуетливого и уверенного в себе. Чувствовалась привычка считать деньги и оценивать тех, кто являлся просить их взаймы.

– Мой повелитель Мутаман объяснил мне суть дела, – сказал иудей.

Руй Диас кивнул:

– Тем лучше. Время дорого.

– Само собой разумеется, я ни в чем не могу отказать ему.

– Рад за него.

– Как и вам.

– И это радует. И делает объяснения ненужными.

Руй Диас подумал, что положение, которое занимает этот человек при дворе эмира, – во многом исключительное и вместе с тем – опасное. Собирать налоги и подати для властителя Сарагосы – дело тонкое и сложное, ибо бен-Исхак принимал на себя всеобщую неприязнь, а государь оставался как бы и ни при чем. Своими трудами и стараниями он обеспечивал приток денег в казну, а себе кое-какую прибыль. Если вдруг что-то пойдет не так, если налоговое бремя станет чрезмерным, эмир Сарагосы всегда может сыграть роль Понтия Пилата, свалить все на ненавистного народу иудея, обвинить его в растратах и мздоимстве и пожертвовать его головой. А потом назначить на его место другого.

– Сумма довольно значительная, – сказал бен-Исхак.

– Действительно немалая.

Иудей с подозрением оглядел Мартина Антолинеса, словно спрашивая себя, кто это и что он тут делает. Руй Диас успокоил его:

– Это мой человек. В нашем войске он ведает всем приходом и расходом: следит за распределением добычи, за королевской пятиной и тому подобным. Я ему полностью доверяю. У него в голове есть такое, чего моей не хватает.

Бен-Исхак кивнул:

– Позволите ли называть вас «Сиди»?

– Да, раз уж так принято в ваших краях.

В улыбке, раздвинувшей губы иудея, читались и лукавство, и сомнение, однако лукавство, безусловно, преобладало.

– Восемьсот динаров – огромные деньги, Сиди… Это без малого пять тысяч дирхамов.

– Знаю. И потому я здесь.

Повисло недолгое молчание. Бен-Исхак задумчиво рассматривал перстень у себя на пальце:

– Могу ли говорить с вами откровенно?

– Разумеется.

Иудей поднял голову:

– Ваши гарантии недостаточны…

Руй Диас улыбнулся очень холодно:

– Достаточно было бы и одной, если это – слово эмира Мутамана.

– Да, но обычно принято…

– Обычно принято выполнять его приказы: половина денег – это трехмесячное жалованье войску, половина – расходы на покупку припасов, телег и вьючных мулов.

– Конечно-конечно, с этим все понятно… – заморгал иудей, словно бы не решаясь перейти к сути. – А вот относительно процентов…

И осекся, высоко подняв брови. Как будто спохватился, что сказанное им выходило за границы учтивости. Руй Диас поднес к губам стакан с водой, медленно отпил и поставил стакан назад.

– Никаких процентов. Так мне сказали, и вам следует это уяснить с самого начала.

– Я рискую, Сиди…

– Меньше, чем мои люди и я.

– Да о том ведь и речь… В том случае, если вас… Кхм… В том случае, если судьба окажется к вам немилостива…

– Иными словами, если арагонцы и франки распотрошат нас, то?…

– Не приведи бог, – всплеснул руками бен-Исхак. – Бог не допустит такого несчастья.

– …То вернуть вам деньги будет затруднительно, так?

– Рад, что вы все понимаете. Как тогда я получу их назад?

– Насколько я понимаю, деньги свои вы получаете, собирая подати для вашего повелителя. А останутся лишние – кладете их себе в карман.

Бен-Исхак не без труда проглотил обидные слова.

– Да, но и недостачу я покрываю оттуда же – из своего кармана. И этим все сказано.

– Это меня не касается.

Теперь молчание было продолжительней. Руй Диас хотел, чтобы смысл его слов проник как можно глубже в сознание собеседника.

– Ни единого дирхама сверх долга, Ариб бен-Исхак, – добавил он наконец. – Это следует уяснить непреложно. Помимо займа не получите ни одной монетки. Такова воля эмира.

– Он лично высказал ее?

– Сами знаете, не дело государя вдаваться в такие мелочи… Он дал мне понять это. И думаю, вам тоже.

– Я не получал никакого письменного распоряжения, – с запинкой произнес бен-Исхак.

– Уверен, вам кое-что передали на словах.

– Может, и передали… – сказал иудей, в душе которого повиновение боролось с боязнью понести убытки. – Но – ни слова о том, чтобы простить проценты.

Руй Диас весьма правдоподобно изобразил приступ ярости. Он почти слышал, как внутренне хохочет Мартин Антолинес.

– Простить?! Клянусь Богом и всеми его святыми!.. Вы осмелились употребить это слово, говоря со мной?!

Иудей пошел на попятный и стал поспешно оправдываться:

– Я вовсе не хотел вас обидеть. Я намеревался лишь…

– Так послеживайте за вашими намерениями. Не я затеял этот поход, а ваш эмир.

Ариб бен-Исхак предпринял еще одну слабую попытку протеста:

– Однако платит вам не он, а я.

– Полагаю, Мутаман хочет оставаться в тени. Деньги – материя тонкая.

– Да, – со вздохом признал иудей. – Очень тонкая.

Снова повисло молчание. Бен-Исхак рассматривал свой перстень, а Руй Диас наблюдал за тем, что варится в хозяйском котелке. Если поход на северо-восток провалится, он своих денег назад не получит. И прощай тогда восемьсот динаров.

– На таких условиях я не смогу быть вам полезен, Сиди.

Мартин Антолинес собрался было что-то сказать, но Руй Диас остановил его, опустив ладонь на его руку. Потом с нарочитой резкостью поднялся:

– Спасибо за воду. Доброй ночи.