Но, с другой стороны, торговля становится все более прибыльной. Если его отец за одного раба мог получить не более двух сотен долларов, то теперь платят от трех тысяч и больше, а нефтяные шейхи держат в Суакине или Порт–Сайде постоянных представителей, в чьи обязанности входит покупать человеческий товар, привозимый в их «Дома для откорма», в так называемые «Фермы», по любой цене. На деньги не скупятся.

Теперь уже не нужно стоять посреди площади и выкрикивать цену за какую–нибудь черную девчонку, опасаясь, что никто не купит, и тем самым не удастся покрыть расходы на ее еду во время перехода. Сулейман прекрасно знал, что весь его товар, который он приведет из своих «раззиас», уже продан, и вознаграждение выплачено в долларах, фунтах или банковских чеках, и единственной его заботой было добыть товар лучшего качества, способный понравится и доставить удовольствие его господину, Шейху.

Надия ему понравится, безо всяких сомнений. Возможно, как та югославка, привезенная ему из Рима, ставшая его фавориткой в течение нескольких лет, пока той идиотке не пришло в голову покончить с собой. И что ей не хватало? Жила на всем готовом, ни в чем не нуждалась, а потом раз… и готово. Дурная баба.

Сулейман никогда не мог ни понять, ни объяснить подобной глупости. Сроду он не видел другой женщины, кому дарили столько драгоценностей и чьи малейшие капризы исполнялись в точности и почти мгновенно. У нее была целая свита из рабов и евнухов, жила в отдельном крыле дворца, где все комнаты имели собственные кондиционеры.

Даже фаворитки турецкого султана не жили в такой роскоши и, тем не менее, одним прекрасным утром повесилась в своей ванне из мрамора и с золотыми кранами.

Бедняга старик–шейх долго не мог успокоиться.

Ему было слишком много лет, чтобы вот так просто и легко пережить любовные страдания, и наверняка кончил бы плохо, не появись во дворце тот мальчик–эфиоп.

Но Сулейман знал совершенно точно, что любовь к мальчикам длится недолго. Эта любовь, состоящая из поцелуев, ласк и новых ощущений, вызывает страсть и наслаждение в течение некоторого времени, пока… пока не надоедят или, точнее сказать, не наскучат. Всегда хочется чего–то еще…

Даже самый прекрасный, нежный, умный эфеб не в состоянии удержаться среди фаворитов дольше нескольких месяцев и ничто не может сравниться с красивой и прозорливой женщиной. Мальчики, познавшие любовь шейха, как правило, становятся чрезвычайно эгоистичными, требовательными до исполнения своих прихотей, жестокими и тираничными, и так старательно натягивают тонкую струну любовных отношений, что рано или поздно она рвется, и все они оказываются на самом дне жизненного колодца, в виде потрепанного, никому не нужного, мальчишки–слуги, кастрированного в большинстве случаев, преходящего из рук в руки и опускающегося все ниже и ниже с каждым новым хозяином, пока не закончат свою жизнь в каком–нибудь грязном публичном доме или вонючей портовой подворотне, пока какой–нибудь садист не перережет ему горло в самый страстный момент, чтобы испытать «изысканные» удовольствия от смертельных судорог, сотрясающих все его изношенное тело.

А Надия понравится, в этом нет никаких сомнений.

Как только у нее получится преодолеть свою первоначальную враждебность, то очень быстро привыкнет к той жизни и одним своим легким словом сможет доставить хозяину такое наслаждение, какое он испытал от близости с той блондинкой из Югославии, приехавшей учиться в Рим, но в один несчастливый для нее день влюбившуюся в того сутенера–итальянца, а он каким–то образом уговорил ее присоединиться к «балетной труппе», совершающей турне по Бейруту и Каиру.

Вообще–то удивительно, с какой легкостью те взрослые девочки поддавались сомнительным уговорам, уезжали неизвестно куда, чтобы никогда уж не вернуться домой и сгинуть в арабских гаремах и публичных домах. И уж совсем невероятен тот факт, даже абсурден, что не смотря на множество подобных случаев и настойчивые предупреждения со стороны полиции, сотни подобных девиц продолжают вести себя крайне неосторожно, соглашаются на уговоры и присоединяются к подобным «балетным труппам».

Как Амин и обещал, пред рассветом они пришли на «Ферму» Зеда–эль–Кебир. Несмотря на свое звучное имя, лицом он более походил на хорька, чем на льва.

Встретил он караван, Сулеймана и Амина со всем уважением и почтением, на какое был способен, и сразу же приказал двум тощим «беллахам» отодвинуть, стоящий в углу, тяжелый сундук и потертый ковер, под которым оказался хорошо замаскированный люк, ведущий через длинный и темный коридор в три довольно обширные комнаты, надежно спрятанные от нескромных глаз под землей.

Стены были влажными, воздух достаточно свежий, и, благодаря хитрой системе вентиляции, здесь могли разместиться до полусотни рабов, без опасения, что все они задохнутся.

– Тебе не на что будет жаловаться… Тебе понравится, – услужливо кланяясь, бормотал Зеда–эль–Кебир. – Здесь твои рабы спокойно отдохнут, и увидишь, как с каждым днем они будут становиться все сильнее и толще… Вода в колодце хорошая, а еда – так и просто великолепная…

– Мы не можем оставаться здесь дольше двух недель, – уточнил суданец.

– Терпение и только терпение, – успокаивал его «хорек». – Каждый день, что они отдыхают здесь, ты наверстаешь там, в пустыне. И что значат деньги?! Тощий и слабый раб никогда не выдержит переход через пустыню, – он многозначительно замолчал и оскалился, обнажив передние желтые зубы. – А кто будет платить за покойников? Мертвые никому не нужны, – заключил он.

После того, как согнали вниз всех заключенных: мужчин в одну комнату, женщин в другую, вернулись в кирпичный дом, где грязная и в лохмотьях женщина уже закончила приготовления к обеду: вареное козлиное мясо с просо и густой, сладкий чай. Ели молча, а потом принялись обсуждать детали сделки.

– Три доллара за каждый килограмм, – выставил свою цену Зеда–эль–Кебир, но Сулейман сразу же опустил до двух, после чего оба начали энергично торговаться – ритуал обязательный, но и одновременно ненужный, поскольку оба заранее знали, что сговорятся на двух с половиной за килограмм.

Придя к соглашению, пожали друг другу руки, как делают это туареги, обхватив своими пальцами запястье другого.

– Завтра всех выведем наверх и взвесим, – объяснил Зеда–эль–Кебир, – и в последний день, перед тем как уйдешь, их опять взвесим.

– Я дам тебе четыре доллара за каждый килограмм, что наберет девчонка–ашанти, – неожиданно предложил Сулейман. – Но ты должен будешь готовить для нее отдельно… Эта девка стоит больших денег.

– Я это уже понял, – сказал «хорек». – Самая красивая негритянка, когда–либо бывавшая в моем доме… Сколько ты хочешь получить за нее?

– Десять тысяч, – с недовольным видом ответил Сулейман. – И хочу предупредить тебя, если ты или кто–то из твоих людей осмелятся прикоснуться к ней – перережу тебе глотку, сожгу твой дом, а все твое семейство уведу с собой. Ясно?

– Одно из моих священных правил – весь товар, переданный мне – священен. Двенадцать лет я уже занимаюсь этим, обслужил множество караванов и никогда никто не жаловался…