узнаете, что мир определяют силы, противостоять которым разум не способен. А потому вы более трезво и с большим успехом поспорите с этими силами. В нашей жизни «враг» по существу не был какой-то реальностью. Вы знаете, что у вас есть враги и друзья, и знаете, что означает в жизни и враг, и друг. Вы с детства усваиваете чуждые нам формы борьбы против врага, а также абсолютное доверие к другу. «Не определено ли человеку на земле пребывать в брани?» (Иов 7, 1). «Благословен Господь, твердыня моя, научающий руки мои битве и персты мои – брани, милость моя и ограждение мое, прибежище мое и Избавитель мой, щит мой, – и я на Него уповаю» (Пс. 143, 1–2). «От верного друга больше любви и поддержки, чем от брата» (Притч. 18, 24).

Идем ли мы навстречу эпохе колоссальных организаций и коллективов, или же исполнится мечта великого множества людей о малых, обозримых, личных связях? Но, может быть, то и другое не исключает друг друга? Не логично ли, что именно всемирные организации с их крупной сеткой структур предоставляют больше пространства для личной жизни? Аналогично дело обстоит с вопросом, движемся ли мы к периоду отбора лучших, т. е. к укладу, основанному на аристократическом принципе, или же к эпохе единообразия всех условий внешней и внутренней жизни человека? Сможет ли чувство качества, пронизывающее сегодня все социальные слои (несмотря на сильную тенденцию к унификации всех материальных и духовных условий жизни среди людей), отобрать таких людей, наделенных чувством справедливости, энергичных и смелых, которым будет доверено право и на сильную власть. Мы сможем спокойно, с сознанием исторической справедливости, отречься от наших привилегий. Пусть произойдут такие события, создадутся такие обстоятельства, которые не будут укладываться в рамки наших желаний и прав. Тогда наша жизненная сила проявится не в озлобленной и бесплодной гордыне, а в сознательном приятии Божественного суда и в искреннем и самоотверженном участии во всем, в том числе и в страданиях наших сограждан. «Народ же, который подклонит выю свою под ярмо царя Вавилонского и станет служить ему, Я оставлю на земле своей, говорит Господь, и он будет возделывать ее и жить на ней» (Иер. 27, 11). «Заботьтесь о благосостоянии города, в который я переселил вас, и молитесь за него Господу» (Иер. 29, 7). «Пойди, народ Мой, войди в покои твои и запри за собой двери твои, укройся на мгновение, доколе не пройдет гнев» (Ис. 26, 20). «Ибо на мгновение гнев Его, на всю жизнь благоволение Его; вечером водворяется плач, а на утро радость» (Пс. 29, 6).

Сегодня в крещении ты станешь христианином. Над тобой произнесут все великие древние слова христианского возвещения; на тебе будет исполнено повеление Иисуса Христа крестить народы, а ты ничего из этого не поймешь. Но мы сами снова отброшены к начаткам понимания. Что означает искупление и спасение, второе рождение и Святой Дух, любовь к врагам, крест и воскресение, жизнь во Христе и следование Христу – все это настолько тяжело, настолько далеко от нас, что мы едва осмеливаемся говорить об этом. В дошедших до нас словах и обряде мы угадываем нечто абсолютно новое, все преображающее, но постичь его и выразить не в силах. В этом наша собственная вина. Наша Церковь, боровшаяся в эти годы только за свое самосохранение (как будто она и есть самоцель), не в состоянии быть носительницей исцеляющего и спасительного слова для людей и мира. А потому прежние слова утратили свою силу и умолкли, и наше христианское бытие сегодня проявляется лишь в двух вещах: в молитве и в делах праведности среди людей. Все мышление, все слова и все организационные принципы в христианской жизни должны заново родиться из этой молитвы, из этих дел. К тому времени, когда ты вырастешь, облик Церкви сильно изменится. Переплавка еще не закончилась, и всякая новая попытка организационно усилить руководство приводит лишь к отсрочке его обращения и очищения. Не наше дело предсказывать день, – а такой день настанет, – когда люди снова будут призваны проповедать слово Бога так, что под его воздействием изменится и обновится мир. То будет новый язык, возможно вообще нерелигиозный, но он будет обладать освобождающей и спасительной силой, как язык Иисуса, так что люди ужаснутся ему, но будут покорены его мощью; то будет язык новой праведности и новой истины, язык, который возвестит примирение Бога с человеком и близость Его Царства. «И они изумятся и затрепещут от всех благодеяний и мира, которые Я дам им» (Иер. 33, 9). До тех пор дело христиан будет тихим и незаметным; но найдутся такие люди, которые будут молиться, творить праведные дела и ожидать времени Бога. Пусть среди них будешь и ты, и пусть когда-нибудь будет о тебе сказано: «Стезя праведника – как светило лучезарное, которое светит все ярче и ярче до полного дня» (Притч. 4, 18).

24.5.44

…О крестных родителях: в старых книгах крестный играет в жизни ребенка особую роль во многих отношениях. Подрастающие дети часто испытывают потребность в понимании, дружеском отношении, в совете со стороны других взрослых помимо родителей. Крестные родители – это как раз те люди, к которым отец и мать отсылают ребенка в таких случаях. У крестного право доброго совета, тогда как родители приказывают…

…Вам нужны такие дни, воспоминание о которых будет означать не боль о чем-то утраченном, а поддержку чем-то прочным. Я попытался набросать для вас несколько слов к лозунгам на текущий день, частично это делалось во время воздушных тревог, оттого они сыроваты и не продуманы так, как хотелось бы…

С огромным интересом читаю сейчас книжку Вайцзеккера о «физической картине мира» и надеюсь почерпнуть из нее многое и для своей работы. Если бы только был возможен духовный обмен…

25.5.44

Я надеюсь, что, несмотря на воздушные тревоги, вам удалось на Троицу сполна насладиться покоем и красотой этих по-летнему теплых дней. Постепенно учишься создавать внутри себя дистанцию по отношению к жизненным угрозам; правда, выражение «создавать дистанцию» содержит вообще-то слишком негативный оттенок, оно звучит чересчур формально, искусственно, стоически, правильнее было бы, наверное, сказать: на эти каждодневные опасности смотришь, как на составную часть всей жизни. Я то и дело наблюдаю здесь, что лишь очень немногие в состоянии совмещать в себе одновременно разнородные вещи; во время налета они – воплощенный страх; когда представляется возможность вкусно поесть, они – сама алчность; если какое-нибудь их желание не нашло удовлетворения, они только в отчаянии; если же что-то им удается, они уже более ничего не видят. Они проходят мимо полноты жизни, мимо целостности своего собственного существования; вся объективная и субъективная наличность разваливается для них на куски.