Мне жаль, что так вышло. Во многих отношениях ménage à trois — идеальная ячейка секса. Социалистическая сексуальная утопия. Одно из преимуществ шведской семьи — в равном распределении сексуальных обязанностей. В возможности переиграть позиции. К примеру, Анджали всегда побаивалась попросить, чтобы подружка поработала над ней фаллоимитатором. Стеснительной Анджали казалось, что в женской компании подобная просьба говорит о ее преувеличенном интересе к мужскому члену. Однако в нашем ménage ничто не мешало ей попросить Моше поработать членом. И Моше работал членом с удовольствием. Нана очень не любила одну позицию, когда девочка стоит на четвереньках, а мальчик входит сзади. Моше в этой позиции делал ей больно. Она ощущала, что он упирается куда-то внутрь живота, и это было больно. А вот Анджали с удовольствием становилась раком. Перераспределение действительно работало. Анджали любила член Моше глубоко в себе. Она кончала от этого.

У Моше тоже была одна позиция, которая расстраивала его, когда он думал о сексе с Наной.

Проблема заключалась в позиции “69”. “69” — это взаимный оральный секс. Эту позицию Нана и Моше практиковали редко, потому что Нана была шести футов ростом. А Моше — заметно ниже. Для успешного применения “69” член Моше следовало выгнуть неестественным образом. И вытянуть. Поэтому обычно либо Нана сильно выгибала спину, а это было больно, либо доставала ртом только до внутренней поверхности бедра Моше, ближе к колену. Ну, или Моше приходилось вылизывать пупок Наны. А вот Анджали была ниже, чем Моше. Ее рот оказывался в нужном месте. И вообще все оказывалось в нужных местах.

Так почему же эта сексуальная утопия не была идеальной? Я поясню вам на рисунке. Вернее сказать, на воображаемом рисунке. Вам придется представить себе мой комикс. Он изображает Анджали, стоящую на четвереньках, и Моше на коленях сзади нее. Вы можете также представить себе, что к Моше чуть ниже талии прикреплен небольшой отросток. Суть нашего комикса — не в отростке. Суть — в пузырях, нарисованных рядом с их головами, где плавают мысли. Понятно, что они чувствуют. Они чувствуют удовольствие, потому что трахаются. Проблема не в этом. Проблема в том, что они думают. Вы уже знаете, что будет написано в “пузыре” с мыслями Моше.

“Нана, — стонет он, — милая Нана”. Его мысленный “пузырь” сентиментален и романтичен. “Пузырь” Анджали совсем другой. Он, конечно, тоже сентиментален и романтичен. Но это другая романтика. Лесбийская романтика. Он полон лесбийских воспоминаний. “Зося, — думает она, — о, Зося”. Анджали вспоминает свою бывшую подружку. А иногда — нет, нет, не может быть! — она думает “Нана”. Она то и дело вспоминает их недавние встречи вдвоем, — например, когда Нана заставила ее кончить в картографическом отделе Кэмденской библиотеки на Юстон-роуд, прислонившись к Уэльсу и Северной Ирландии.

Я уже упомянул, что Анджали была бисексуальна. Она была весьма бисексуальна. И в этом она была виртуозом. У нее был дар в любой разновидности секса. У нее был талант. Но в конечном итоге Анджали не слишком нравились мальчики. Не так сильно, как девочки. Анджали предпочитала девочек. Она велась на девочек.

И именно поэтому, видите ли, их ménage à trois был неоднозначен. Он был не такой уж богемный, как это казалась. Как вы знаете, Моше не был до конца счастлив. И Анджали тоже не казалась слишком счастливой. Их ménage не был немецким декадансом 20-х годов. Вовсе нет.

Проблема возникала даже с тем, кто и где спит.

В обычной паре, как правило, каждый со временем занимает свою сторону постели. К примеру, в обреченной паре Стейси и Хендерсона Стейси всегда спала слева. Однако когда любовников трое, все становится сложнее. Места в постели перестают быть нейтральными. Они становятся символическими.

Вот вам пример. Чтобы отметить завершение победоносного сезона “Миротворческих сил” в театре “Три колеса”, Нана, Моше и Анджали отправились завтракать в “Лe Каприс”. Однако же из этого дорогостоящего пиршества Нана, Моше и Анджали не запомнили почти ничего. Они не были гурманами. Они много пили. Они напились, много шумели и говорили о себе. Они стали раздражительны.

До чего гламурно, думал Моше.

Но их разговор был вовсе не гламурным.

— Ниче если я сеня посплю в серединке? — спросила Нана.

— Токо сеня? — спросил озадаченный Моше.

— Ну мне уже надъело спать с краю, — сказала Нана. — Каждое утро они начинают греметь бутылками, и я просыпаюсь, и не могу потом заснуть, а потом ты встаешь, а я хожу весь день сонная. Лана?

— Да нет, — сказал Моше, — лана, ниче.

Вот вам простая схемка. Обычно они располагались в постели вот так:

Нана, Моше, Анджали.

Теперь Нана хотела лечь так:

Моше, Нана, Анджали.

Тут есть тонкая разница. Разница в том, кто лежит рядом с кем. И Моше понял эту разницу.

— И еще окно, — сказала она.

— Окно? — спросил Моше.

— Ну, я думала, привыкну и все такое, — сказала Нана. — У меня бывает бессонница и вот. Ну не знаю. Просто холодно.

— Ну так давай его закрывать, — сказала Анджали. — С сегодняшнего дня закрываем окно на ночь. Мне так тоже лучше.

Моше рассматривал паровое филе морского окуня, обернутое увядшим листом.

— Ну или можешь перелечь на другой край, а я лягу в серединке, — сказала Анджали. — С того краю будешь дальше от окна.

На новой схеме Анджали все спали так:

Моше, Анджали, Нана.

Нане схема понравилась. Моше эта схема не понравилась совершенно.

Моше обернулся, чтобы взять вино с серебряного подноса, стоявшего сзади, и оказался лицом к лицу с большой глянцевой черно-белой фотографией Элвиса Костелло. Оказывается, Элвис Костелло был завсегдатаем “Ле Каприс”. Он был одним из тех блестящих знаменитостей. Моше смотрел ему в глаза. Он вдруг возненавидел Элвиса Костелло. И прочих довольных блестящих знаменитостей.

— Раньше ты об этом не говорила, — сказал он Нане.

— Или говорила? — спросил он у Анджали.

— Может, не надо? — спросил он у Наны и Анджали.

— Ну, — сказала Нана, — я могу сеня поспать на диване. Ну просто пойти туда спать.

— На диване? — спросил Моше. — Зачем на диване? Можно просто закрыть окно.

— Давай просто окно закроем, — сказала Анджали Нане.

— Да нет, ну зачем мешать Моше? — сказала Нана Анджали.

— Это ведь твоя квартира, так ведь? — сказала она Моше. — Ты всегда говорил, что с закрытым окном жарко. Я посплю на диване, вот и все.

— Пслуш, — сказал Моше, — на самом деле это мелочи. Ничего страшного. Это никакая не жертва.

— Что ты сказал? — спросила Нана. — Прости, я не слышала. Показалось, что телефон звонит.