— Иерихон был стратегическим городом крестоносцев, там и по сей день сохранились во множестве памятные места, связанные с историей христианства. Монастырь Искушения, — разъясняла она, — построен на том месте, где Сатана искушал Иисуса, требуя, чтобы Он превращал камни в хлеба. И Иисус отвечал: «Написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих». Евангелие от Матфея, глава четвертая…

— Ты кое-что забыла уточнить, сеньора, — перебил один из пожилых кибуцников. — Иисус не от себя говорил, а цитировал Моисея — «не одним хлебом живет человек, но всяким словом, исходящим из уст Господа, живет человек». Второзаконие, глава восьмая, стих четвертый.

— Как всегда, переврал, Янкель! — упрекнул другой.

— Что я переврал? — с театральным возмущением воскликнул тот.

— Не четвертый стих, а третий!

К моменту возвращения в автобус Дебора уже смертельно устала, ноги у нее просто гудели.

— Ну, разве не чудесно? — пробасил Боаз, забираясь в автобус, после того как дождался последнего отставшего. — А самое замечательное у нас еще впереди!

Глядя на неутомимого Боаза, которому было уже за шестьдесят, Дебора шепнула Альмут:

— Откуда у него столько энергии?

Немка пожала плечами.

— Израильтяне почти все такие. Такое впечатление, что их на шесть дней в неделю подключают к какому-то генератору, а на седьмой они отключаются и отдают накопленное.

Автобус ехал на юг, мимо Кумрана, где в 1947 году пастушок, искавший отбившегося ягненка, забрел в одну из горных пещер и случайно обнаружил тайник с древними рукописями на пергаменте и папирусе. Позднее они получили название Свитков Мертвого моря. Мальчик продал их ловкому антиквару в Иерусалиме за чрезвычайно высокую цену — как раз хватило на пару новых туфель. Со временем выяснилось, что новая обувь обошлась пастушку в пять с лишним миллионов долларов.

Менее чем через час они прибыли к берегу Мертвого моря.

— Это самое низкое место на земле, — просвещал их Боаз. — Четверть мили ниже уровня моря.

— Эй, — окликнул кто-то из девушек, — посмотрите-ка на этих людей в воде!

— Они не в воде, — поправил ее Боаз, — а на воде.

Все повернулись в сторону купающихся, которые лежали на поверхности моря, как на невидимых надувных матрасах. Высокое содержание соли в воде делало их непотопляемыми.

Взволнованная Дебора на время позабыла свои страхи, связанные с переодеванием в купальник и плаванием в обществе мужчин. Не прошло и нескольких минут, как она с подругами уже весело плескалась в воде.

Что-то менялось во всем ее отношении к жизни. Может, дело было в волшебной воде? Или в благоуханном воздухе? На какой-то миг ей даже подумалось, что она счастлива.

«Дорогой Дэнни!

Мне надо сделать тебе важное признание. Я, на свой собственный лад, отвоевала себе скромное местечко в анналах семьи Луриа.

На протяжении столетий из нас выходили ученые, толкователи Священного Писания, философы. Но, насколько мне известно, водителей среди Луриа еще не было.

И вот сегодня вечером я получила это звание, и чувство свободы, какое оно мне дает, невозможно описать.

Теперь я могу брать одну из общественных «Субару» и дважды в неделю ездить в Хайфу на лекции по еврейской литературе.

Я даже печатаю свои курсовые на пишущей машинке с еврейскими литерами — этому я научилась на дежурствах в конторе кибуца.

Расписание занятий в израильских университетах, кажется, составлено специально для работающих людей, и очень много лекций читается по вечерам. Я изучаю совершенно светские и потрясающе интересные вещи (а может быть, они кажутся мне такими интересными именно потому, что они светские, а не религиозные).

Я открыла для себя литературный гений некоторых наших предков, о которых мы в Бруклине даже не слышали.

Например, несравненный Иегуда Галеви (Испания, одиннадцатый век). Он с такой страстью воспевает земную и небесную любовь:

Летит мое сердце к источнику праведной жизни,

Тщеславья и лжи неустанно, упорно бегу.

А коль обрету я в душе Его образ нетленный,

На мир этот бренный я больше смотреть никогда не смогу.

Можно сказать, что эти строки вполне передают то, что я сейчас чувствую.

Пожалуйста, найди время и напиши мне, какие еще старые фильмы ты в последнее время видел в «Талии». Ужасно тебе завидую. В кибуце все помешаны на вестернах.

Поцелуй маму».

Запечатав письмо и наклеив на конверт две яркие марки, Дебора мысленно еще раз повторила две заключительные строчки стихотворения, которое цитировала брату:

А коль обрету я в душе Его образ нетленный,

На мир этот бренный я больше смотреть никогда не смогу.

И ей казалось, что этот мир наполнен ее любовью к Тимоти.

Я только что отпраздновал свое восемнадцатилетие и уже выбился из «графика». Иудейский Закон требует от мужчины жениться по достижении восемнадцати лет. Известно ли вам, что в Ветхом Завете отсутствует слово «холостой»? Это потому, что для еврея мужчина без жены — это что-то немыслимое. Брак в иудаизме рассматривается как единственный способ устоять перед греховным влечением. Кроме того, восемнадцать лет — это тот возраст, когда половое влечение у мужчины достигает своего пика.

Моя сексуальность, несомненно, была в полном расцвете, и, думаю, эротические сновидения посещали бы меня и без заграничной кинематографической экзотики в кинотеатре «Талия». При этом я с ужасом отдавал себе отчет в том, что Талмуд даже греховные мысли приравнивает к греховным деяниям.

Постепенно я пришел к выводу, что раз меня все равно ждет кара за мысли о сексе, то почему бы не попробовать его въяве? Но, конечно, я и представления не имел о том, как это осуществить.

И тут, осознанно или нет, такую возможность мне предоставил Беллер.

В последних числах апреля он пригласил меня к себе домой на вечеринку. Главным образом, она устраивалась для его студентов из Колумбийского университета. Однако я знал, что встречу там и девушек из Барнард-колледжа.

И все же вряд ли Беллера можно обвинять в том, что вверг меня в искушение. Он лишь открыл дверь. А вошел я сам, по своей воле. И весьма охотно.

Беллер, разумеется, не сказал ни слова, но я и сам понимал, что даже мой лучший выходной костюм для такого случая не подойдет. Поэтому, преодолев угрызения совести, я предпринял поход в магазин «Барниз» и купил себе первый в жизни светский наряд — строгий синий блейзер.

Дальше наступил черед подлинных душевных метаний. Можно ли прийти на нью-йоркский коктейль с кудрявым пейсами до середины щек? Конечно, мне встречались фотографии рок-звезд и с более длинными волосами. Но поскольку я не пел и на гитаре не играл, то подумал, что будет лучше придать себе как можно менее броский облик.