– Вот я сейчас пойду к Семенову, он вам пропишет комплимент! – пригрозил Алехин.

– Семенова нет, есть Чебышев, – все еще стараясь сдерживаться, заметил Заливной и вдруг не сдержался и закричал: – Идите! Жалуйтесь! Знаете, господин Алехини, – процедил он сквозь зубы, – вы-то нам давно уже известны! Русские люди! А где вы были, когда наши русские люди погибали в войсках Врангеля, Колчака?! Где?! В Коминтерне работали, в Угрозыске, помогали большевикам ловить бандитов. А бандиты-то эти были чаще всего именно наши русские люди. Эх вы… чемпион мира!

– Хотите и вашим и нашим, одной, простите, на двух стульях сидеть. Не удастся!

– Это не ваше дело!

– Нет, мое дело. Кстати, я читал советские журналы – вы и туда пишете. Кое-кто все еще до сих пор считает вас там своим. «Алехин уехал ненадолго. Побьет Капабланку и вернется». Попробуйте теперь!

Последние слова Алехин услышал, когда открывал дверь в комнату редактора. Из-за стола навстречу ему поднялся грузный Чебышев. С протянутой рукой он шел к Алехину, не спуская с него пристального взгляда маленьких рачьих глаз.

– Здравствуйте! – Алехин пожал протянутую ему толстую влажную руку бывшего прокурора. – Я к вам с жалобой: ваш репортер умышленно исказил мою речь в Русском клубе.

– Это плохо, плохо, – успокаивал пришедшего Чебышев. – Присядьте, пожалуйста, – указал он Алехину на кресло, сам снова устраиваясь за письменный стол.

– Так что же произошло? – подчеркнуто спокойно спросил он Алехина.

– Вот здесь написано о фантасмагории и прочем, – протянул Алехин газету Чебышеву. – Это же не я, а вы говорили!

– Я? – протянул Чебышев. – А в вашей речи разве ничего подобного не было?

– Нет. Я говорил о русских людях, об эмиграции.

– А насчет грозных сил? Помните?

– Ну, это было, но тут такое наплетено?!

– Дорогой Александр Александрович! – назидательно произнес Чебышев. – Вы знаете принцип порядочной газеты: если в заметке есть хоть пять процентов правды, вся заметка правильна.

– Ну, если таков принцип порядочности, вы меня извините! – развел руками Алехин. Он вынул портсигар и нервными движениями зажег сигарету.

– А что вас, собственно, беспокоит? – спросил Чебышев после небольшой паузы. – В Париже это только прибавило вам авторитета.

– Да, но ведь эта заметка ложь, неправда! – продолжал настаивать Алехин.

– Так нужно, дорогой господин Алехин. Нужно!

– Кому?

– Вам, мне, всем, кто был в Русском клубе! Всем русским людям, лишенным родины. Это политика.

– Я не хочу вмешиваться в вашу мелкую политику!

– Мелкую?! – посмотрел в глаза Алехину Чебышев. – Так знайте: эта политика кормит двести тысяч эмигрантов во Франции! Приют им добывает, кусок хлеба.

– Причем здесь я? –  Вы – чемпион мира, шахматный король. Если хотите знать, вы, Шаляпин, Рахманинов – наше знамя.

– Но я не хочу ссориться с Россией. Это моя родина.

– Это и моя родина, – утвердительно качнул головой Чебышев. – Но там большевики. А кто они для нас? Они отняли и у меня, и у вас все, что мы имели. Вы же дворянин! Против чего вы возражаете?! Крах большевиков действительно неизбежен. – Чебышев протянул собеседнику пачку газет. – Кошмар, который окутал Россию, на самом деле скоро развеется. Об этом говорят и во Франции, и в Англии, и в Америке. Во всем мире!

Алехин замолчал, умолк и Чебышев. После небольшой паузы бывший прокурор продолжал:

– Так что извините, что немного подправили ваши слова, – обратился он к Алехину. – Так было нужно. Да и поздно теперь говорить об этом.

– Как поздно? Почему? – не понял Алехин.

– Я только что хотел вам звонить. Мы помещаем в газете вот такую информацию. Из русских газет. Прочтите!

Чебышев протянул Алехину листок бумаги. Чувство недоброго охватило Алехина, когда он брал бумагу из толстых пальцев редактора. Да и взгляд бывшего прокурора сулил мало приятного.

«…После речи в Русском клубе, – читал Алехин заключительные строки, быстро пробежав описание банкета, – с гражданином Алехиным у нас покончено. Он наш враг, и только как врага мы отныне должны его трактовать. Тот, кто сейчас с ним хоть в малой степени, – тот против нас. Н. Крыленко».

Хотя он только что затушил окурок сигареты, Алехин вновь вынул портсигар и зажег новую сигарету.

– Да, – тихо проговорил он после паузы. – То-то я получил телеграмму от Грекова – он отказывается от моего сотрудничества в журнале «Шахматы».

– А от брата ничего не получали? – спросил Чебышев.

– А откуда вы знаете, что у меня есть брат?

Алехин взял протянутый листок. В нем было написано: «Я осуждаю всякое антисоветское выступление от кого бы оно ни исходило, будь то, как в данном случае, брат мой или кто-либо другой. С Александром Алехиным у меня покончено навсегда. Алексей Алехин».

Алехин, опустив голову, скрыл от Чебышева лицо.

– Верьте мне, я в этом не виноват, – после долгого молчания нарушил тишину Чебышев. – Это Семенов переменил. Я для него, видите ли, фигура недостаточная, надо, чтобы слова против большевиков говорил король.

«Значит, враг… “С Александром Алехиным у меня все покончено”, – горестно размышлял Алехин. – Быстро… Ты же сам меня учил, Леша: никогда не торопись, выясни все, обдумай… Враг…»

– Что тужить, поздно уже, да и стоит ли? – попытался поддержать Алехина Чебышев. – Может быть, все это к лучшему. Вы теперь принадлежите не только одной России, дорогой Александр Александрович, а всему миру. Шахматный король! Всюду вас будут встречать с почетом, самые великие люди сочтут за честь знакомиться с вами. Кстати, вы не забыли, что Бертелье приглашал вас с женой на весенний праздник элегантности. Это большой почет! Вы обещали прийти. Будут Куприн, Лифарь. Бертелье заказал специальный столик. Сделать это было не так-то просто, вы же знаете, что такое праздник элегантности.

Когда Алехин уходил из редакции, в коридоре он встретил Заливного. Видимо, тот сумел подслушать разговор Алехина с Чебышевым, а может быть, знал обо всем заранее. На маленьком, угреватом лице репортера было написано торжество: Алехин с трудом удержался от того, чтобы расправиться с ним тем простейшим методом, каким разделывался с врагами когда-то в далеком детстве.

Выйдя из редакции, Алехин медленно побрел домой. Все было как прежде на улицах Парижа: те же дома, те же быстрые, суетливые люди, но вместе с тем очень многое стало иным. Неожиданная катастрофа резко изменила жизнь Алехина, лишила его прежнего покоя, уверенности. Совсем еще недавно, до этого посещения редакции, до этих листочков с ужасными словами, все казалось таким устойчивым, надежным: будущее представлялось безмятежным и радостным. А теперь в один миг все полетело кувырком!

Что скрывать, Алехина в эти дни его всемирного торжества тяготило и обижало безразличие к нему французов. Как холодно они встретили его после победы в Буэнос-Айресе, как мало писали газеты о его триумфе. Он уже смирился с этим. Что поделаешь: в этой стране вообще мало ценят шахматы, а тут еще торжество чужеземца. В трудные минуты, когда становилось особенно тоскливо на душе, Алехина согревало сознание того, что где-то, пусть далеко, есть близкая его