условиях. Для спасения чести им был дан месяц на ожидание помощи. Бедфорд же ушел к Крею и к середине апреля оба города были в его руках[155].

В марте 1424 г. Филипп Добрый и герцог Бедфорд провели в Амьене трехдневную конференцию со своими главными политическими и военными советниками. Главным делом была неприятная проблема притязаний Хамфри, герцога Глостера, на Эно и Голландию, к которой мы еще вернемся. Но и военная ситуация занимала важное место в повестке дня, и необходимо было строить планы на лето. В Амьене находилось большинство ведущих англо-бургундских капитанов, в том числе Артур де Ришмон, Жан де Люксембург и граф Солсбери. Кроме Мон-Сен-Мишель, уцелевшими анклавами дофинистов в ланкастерских областях были Гиз в верхней долине Уазы, Иври и его сателлиты к юго-западу от Парижа, а также опорные пункты Ла Ир в северной Шампани. План состоял в том, чтобы захватить все эти места до того, как прибытие шотландцев изменит соотношение численности войск в пользу Дофина.

В начале апреля 1424 г. граф Солсбери вторгся в Шампань с большим отрядом и артиллерийским обозом, а Жан де Люксембург предпринял третью за несколько лет попытку завоевать Гиз. Сеть гарнизонов Сентрая на Уазе была уже ослаблена. Многие его люди попали в плен в Компьене, а Ла Ир отошел в Шампань. С наступлением сухой погоды артиллерия вновь могла быть использована с пользой. На этот раз уцелевшие гарнизоны-сателлиты быстро сдались. Примерно в середине апреля 1424 г. большая англо-бургундская армия, поддерживаемая артиллерийским обозом, появилась у Гиза и начала окапываться[156].

* * *

Новая шотландская армия прибыла во Францию после трудного морского перехода, во время которого флот был разбросан штормами, а четыре самых крупных корабля затонули. Часть армии была высажена в Сен-Матье на западе Бретани в конце февраля 1424 года. Остальные, включая графа Дугласа и его людей, высадились в Ла-Рошели несколькими днями позже. По словам послов, Дофин ожидал 2.000 латников, 6.000 лучников и 2.000 "диких шотландских топороносцев", т. е. всего 10.000 человек. На самом деле численность прибывшей армии была меньше, отчасти потому, что отчеты послов были слишком оптимистичны, а отчасти из-за потерь на море. В апреле Бьюкен, Дуглас и Стюарт-Дарнли заключили с Дофином контракт на 2.650 латников и 4.000 лучников, что в сумме составляло 6.650 человек. Из них, по сообщению хорошо информированного Беррийского Герольда, 4.000 только что прибыли из Шотландии. Остальные были выжившими в битве при Краване. Они были приняты с восторгом, что резко контрастировало с угрюмым приемом первой шотландской армии пятью годами ранее. Графа Дугласа встречали как героя, с вином и пряностями у ворот городов по пути из Ла-Рошели. Дофин осыпал его почестями и назначил своим лейтенантом для ведения войны на всей территории Франции. Он также сделал его герцогом Туреньским (титул, традиционно принадлежал членам королевской семьи) и пожаловал ему всю провинцию, кроме королевских резиденций Шинон и Лош. 7 мая 1424 г. Дуглас был принят в своей новой столице Туре со смесью радости и надежды. Для надежд были все основания. Шотландцы были расквартированы в окрестных деревнях, и министры Дофина разрешили им жить за счет земли[157].

Совет Дофина приступил к созданию самой многочисленной полевой армии для решающей кампании войны. Ядром новой армии должны были стать различные наемные корпуса: 6.500 шотландцев, около 2.000 итальянцев и несколько сотен кастильцев и арагонцев. Кроме того, были отозваны французские войска из Маконне, с границ графства Мэн и объявлен арьер-бан всех дворян и других лиц, владеющих оружием. Всем этим силам было приказано собраться на Луаре к 15 мая. Позже к ним присоединились контингенты с северного фронта. На юг прибыли отряды Потона де Сентрая из Гиза, и Ла Ира из северной Шампани, пополнившие силы Дофина на несколько сотен человек. В общей сложности Дофин мог рассчитывать на 12.000 — 13.000 человек, из которых только около четверти были французы. Это была самая крупная военная операция, предпринятая Буржским королевством с 1421 года. Попытки подобного масштаба не повторялись вплоть до 1440-х годов. Решения о развертывании этого огромного войска были приняты на Совете в Бурже в третью неделю апреля 1424 г., на котором присутствовали Бьюкен и Дуглас. Было решено отказаться от вторжения в Шампань и наступления на Реймс. Так как основная часть английских сил была сосредоточена в Нормандии, то вряд ли еще представился бы случай столкнуться с ними на столь выгодных условиях. Капитаны в Бурже решили вторгнуться в Нормандию через равнину Босе и навязать противнику полевое сражение. Сообщение об этом решении было через несколько дней передано английским шпионом в Бурже регенту в Париж[158].

* * *

Это был очень опасный момент для ланкастерского режима. Весной 1424 г. лояльность союзников Англии из числа принцев была более шаткой, чем когда-либо после заключения договора в Труа. Филипп Добрый и Иоанн V Бретонский с тревогой наблюдали за наращиванием военной мощи Дофина, не зная, что это — катастрофа или благоприятная возможность. В течение нескольких месяцев мысли обоих герцогов были направлены на то, чтобы договориться с Дофином.

Главным посредником в этом деле была Иоланда Анжуйская, одна из тех замечательных женщин, которые играли столь заметную роль в политике тех лет. Иоланда была дочерью короля Арагона, Хуана I, и вдовой Людовика II, герцога Анжуйского, умершего в 1417 году. Она также была тещей Карла VII, который в детстве был обручен с ее дочерью Марией и воспитывался в ее доме. Иоланда покинула Францию после убийства Иоанна Бесстрашного и укрылась во владениях Анжуйского дома в Провансе. Вскоре после этого ее сын Людовик III Анжуйский уехал, чтобы осуществить мечту своей семьи о королевстве в Южной Италии, оставив дела своего дома в ее руках. В августе 1423 г., когда положение Дофина стало критическим (за несколько дней до этого произошла битва при Краване), Иоланда вернулась в Анжу и начала принимать активное участие в делах Буржского королевства[159]. Она была проницательным политиком и терпеливым дипломатом. Будучи глубоко набожной, она обладала моральным обликом, который придавал силу ее политическим позициям и позволял ей завоевывать союзников среди тех придворных и чиновников, которые обычно держались в стороне от группировок и заговоров вокруг Дофина. Иоланда была единственным человеком, чье влияние на молодого короля было сопоставимо с влиянием всесильной фракции министров, собравшихся вокруг Жана Луве. Иоланда ясно представляла себе ситуацию, в которой оказался Дофин. Она решительно не одобряла тех, кто замышлял убийство Иоанна Бесстрашного и считала, что единственной надеждой на победу для ее зятя является примирение с двумя крупнейшими феодалами Франции — герцогами Бургундии и Бретани. В этом ее поддержали многие из наиболее способных советников Карла.

Именно Иоланда указала на брата Иоанна V Артура, графа Ришмона, как на человека, способного примирить