Но допустим, что высказанное нами предположение о происхождении тамги Крымских ханов несостоятельно; что тамга этого типа хоть и не встречается ни на монетах, ни в других археологических и исторических памятниках эпохи, предшествовавшей образованно Крымского ханства, тем не менее однако ж искони, по преданию, составляла геральдическую принадлежность того племени, или отрасли чингизидской, которая дала начало династии Гераев. В таком случае, чтобы появление этой тамги на монетах Даулет-бирды-хана признать анахронизмом, надо прежде доказать, что между ним и ханом Хаджи-Гераем не было ничего общего, никаких отношений, кроме простой хронологической преемственности во власти над одним и тем же территориальным пространством в Крыму. Между тем некоторые обстоятельства, сопровождавшие выступление на политическое поприще Хаджи-Герая, как будто показывают противное.

По свидетельству арабского историка Эль-Айни, как мы видели выше[586], в 830 = 1126–1427 году Крымом завладел Даулет-бирды, но одновременно с ним соперничествовали в притязании на власть и еще некоторые лица ханского рода, захватившие другие участки обширной золотоордынской территории. Вслед за сим тот же писатель говорит, что в 832 = 1428–1429 г. «государем Крыма и прилегающих к нему земель был Мухаммед», от которого тогда же приходили послы в Египет[587]. Про Даулет-бирды он уже вовсе не упоминает. Это молчание арабского историка, современника повествуемых им событий, занимавшего разные должности и потому имевшего много официальных связей, весьма существенно: оно сильно подрывает доверие к одиночному свидетельству Шильтбергера о том, что Даулет-бирды после трехдневного царствования был убит своим соперником и преемником Мухаммедом. Даулет-бирды, хоть и короткое время, все же был в сношении с египетским султанатом, и внезапная, необыкновенная его кончина едва ли бы прошла там незамеченной и осталась бы неизвестной Эль-Айни, который под 847 = 1443–1444 годом еще раз повторяет, что «государем Крыма и Дешти был Мухаммед»[588], и еще раз умалчивает о Даулет-бирды.

В русских летописях за эту пору находим известия, касающиеся лишь Мухаммед-хана. Так, под 1430 годом в них повествуется о набеге ордынского бея Айдара и о рыцарском поведении царя Махметя, который неодобрительно взглянул на клятвопреступное поведение Айдара, обманным образом полонившего мценского воеводу Григория Протасьева[589]. А пред этим рассказывалось о набеге «царя Куйдадата» в 1422 году[590]; но о Даулет-бирды еще не упоминается.

В том же 1430 году русские князья Василий Васильевич и Юрий Дмитриевич, заспорив между собой о великокняжеских правах, отправились судиться в Орду, тоже к царю «Махметю». На стороне Юрия был крымский вельможа, по имени Ширин-Тэгенэ (в летописи Ширинтягиня), с которым Юрий и отправился зимовать в Крым. Когда же они весной 1432 года прибыли в Орду, то решение хана Мухаммеда явно было в пользу князя Василия Васильевича. Но и крымский бей не уронил своего достоинства: он заступился за своего приятеля и протеже, князя Юрия, грозя, в случае неуважения его ходатайства ханом, «отступити от него, понеже бо в то время пошел бяше на Махметя Кичих Ахмет царь». Улу-Мухаммед все-таки поставил на своем, хотя и вознаградил Юрия, дав ему город Дмитров[591]. Затем идет целый ряд упоминаний об Улу-Мухаммеде: как он в 1437 году сулил русским всякие милости, если они помогут ему возвратить потерянное царство; как он в следующем году пожег московские посады[592]; как он в 1145 году овладел Нижним Новгородом и пошел далее к Мурому, потом разбил и полонил русских князей и бояр в удачной битве у Евфимьева монастыря близ Суздаля[593].

После 1445 года об Улу-Мухаммеде не упоминается в летописях. Во всяком случае он вскоре, в том же году, покончил свое земное поприще, убитый сыном своим Махмудеком, с именем которого связывается основание царства Казанского[594]. Незадолго перед этим, в 1437 году, Улу-Мухаммед был изгнан и бежал из Золотой Орды и приютился в Белеве. Кем же он был изгнан? По одним известиям, Улу-Мухаммед был выгнан еще в 1432 году «пришедшим из-за Яика князем Эдигеем»[595], который будто бы по изгнании его из Орды «тамошнее царство принял»[596]. Но это неверно, ибо Идики в это время уже не было в живых[597]. В Воскресенской летописи сказано просто: «царь Махмет седе в граде Белеве, бежав от иного царя»[598]. В Царственном же летописце точнее указывается: «прежде бо сего и с поля согнан (Улу-Махмет) с Большия Орды от брата своего Кичи Ахмета»[599]. Кичи Ахмет или, по другим вариантам, Кичих-Ахмет и даже Амахмет, без сомнения, есть тот самый Кючук-Мухаммед, т. е. «Мухаммед-Меньшой» мусульманских историков, который так называется ими в отличие от другого Мухаммеда, названного у «них Улу-Мухаммедом» = «Мухаммедом Большим». Но где же этот Кючук-Мухаммед обретался до времени изгнания им Улу-Мухаммеда, и откуда взялась у него сила для произведения политического переворота в Орде?

Так как этот факт совершился вскоре после столкновения Улу-Мухаммеда с Ширинским беем Тэгенэ, то можно с уверенностью полагать, что последний недаром грозил Улу-Мухаммеду «отступити от него» ввиду приближавшегося Кючук-Мухаммеда[600]. Ширинский бей в Орде был гостем, главное же свое местопребывание, надо полагать, он имел в Крыму, куда он возил с собой на зимовку русского князя Юрия. Русские летописи в рассматриваемую нами эпоху следят только за тем, что делалось у татар материковых, и не обращают, до поры до времени, никакого почти внимания на татар Крымского полуострова. А между тем Крым тогда приобретал все большее и большее значение в ходе общетатарских дел: в нем завелись уже крупные татарские беи, вроде вышеупомянутого Тэгенэ, располагавшие могущественными средствами и силами, которые делали их при случае весьма полезными пособниками или же опасными противниками для тех, кто нуждался в чьей-либо военной опоре.

Крым и теперь не переставал быть предварительной школой, переходной ступенью для татарских царевичей, которые стремились к достижению ханского трона в самой Золотой Орде, доколе казалось им лестным сидеть на нем. Это значение Крыма усугублялось близостью к нему владений знаменитого Витовта Литовского, который в течение всей своей жизни, по хвастливому свидетельству польских историков, не переставал вмешиваться в политические дела татарских стран, принимая деятельное участие в утверждении власти тех или других претендентов на нее в Орде. В Троках и Вильне у него не раз происходило торжественное наречение этих избранников, состоявшее в пожаловании им сабли и шитого золотом с жемчугом колпака, что польские историки называют «коронованием». Таким-то образом по смерти Джелал-эд-Дина Витовт короновал, по выражению Стрыйковского, некоего Бетсбула, или Бетсубулана, которого татары называли Токтамышем[601]. Этот новонареченный хан предназначался прямо для Золотой Орды на смену Керим-бирды, не нравившегося Витовту. Крым тоже не исключался из сферы политического влияния Витовта чрез посредство татарских царевичей, пользовавшихся его содействием и поддержкой для достижения господства в этом краю, становившемся все более и более автономной провинцией. По свидетельству Стрыйковского, в числе достопамятных дел Витовта было и то, что он «Перекопским татарам дал двух султанов, посадив на царство Киркельское Мухаммеда, а затем и Девлет-Керея»[602]. В этом панегирике Витовту заметно некоторое преувеличение. Судьба татарских ханов, как видно по другим источникам, тогда главнейше зависела от сочувствия или не сочувствия им влиятельных в Орде и в Крыму беев. При всем том, конечно, и Витовт, имевший большие связи среди татарской знати и дававший у себя приют многим бездомным и обездоленным татарским царевичам, не упускал случая ставить на ноги своих протеже и помогать им достигать властного положения, которое могло иметь и для него некоторые выгодные последствия. Мухаммед, сидевший в Кыркоре, должен был быть один из двух Мухаммедов, Большой или Малый, выдвинутый в начале своей карьеры Витовтом, и всего вероятнее – первый, так как Ширинский бей Тэгенэ на чем же нибудь да основывал предпочтительность своего ходатайства за русского князя пред ханом, с которым у него должны были существовать известные отношения, как у ближайшего когда-то соседа и притом главы племени, обитавшего в сопредельных с крымскими владениями хана местностях. Тем чувствительнее должна была быть и обида Тэгенэ, причиненная ему отказом хана, которую гордый мурза, конечно, не замедлил выместить, пристав к противнику Улу-Мухаммеда, к Кючук-Мухаммеду, явившемуся в этот раз с Волги, по сказанию Иосафата Барбаро[603].