— Значит, сотрудничать не желаете, — вздохнул я и скомандовал: — В наручники его. Увозим с собой.

Рамон с невозмутимым видом лязгнул стальными браслетами, а я прошелся по комнате, внимательно изучая микстуры и зелья. Точнее, лишь делая вид, будто меня интересуют пузырьки и колбы, а на деле — наблюдая за реакцией хозяина. Страх бился в нем все сильнее и сильнее, а страх — та отмычка, которой самого записного упрямца можно открыть как пустой чемодан. Требовалось лишь правильно приложить талант…

— На каком основании?! — выкрикнул старый индус, когда Рамон завел его руки за спину. — Это произвол!

— Изготовление отравы для тугов — как тебе такое основание? — поинтересовался я, изучая сборы трав. — И антинаучная деятельность заодно. Петлю не обещаю, но на сибирских каторгах человеку твоего возраста долго не протянуть.

— Это неправда!

Но правда меня нисколько не интересовала. Я брал в руки то одну бутылочку, то другую и вскоре уловил, как сжалось в смертельном ужасе сердце задержанного.

— Вот! — обернулся я к индусу с небольшой бутылочкой, заткнутой просмоленной деревянной пробкой. — Это разве не яд? Нет? Уверен, что яд.

— Вы не так все поняли! — простонал старик. — Я лекарь!

— И готовишь отраву для тугов, все логично.

— Нет! Это средство для абортов! — выкрикнул лекарь.

— И в самом деле яд, — с брезгливой гримасой отметил Рамон и потребовал: — Поднимайся!

— Не надо! — взмолился индус. — Пожалуйста, не надо! Я все скажу!

По морщинистым щекам потекли слезы, и это вовсе не было игрой на публику; я буквально физически ощущал, как мой талант сиятельного вгрызается в сознание насмерть перепуганного человека. Он уже видел себя среди заснеженной сибирской тайги. Чудак-человек, с такими обвинениями на каторгу — за счастье попасть. Выпотрошат и вздернут.

— Акшай Рошан, знаешь его? — приступил я к допросу.

— Это не настоящее имя, — запинаясь, выдавил из себя лекарь. — Я не помню лицо, но это имя было среди документов, которые прошли через меня.

— Поддельных документов?

— Да.

— Когда это было?

— Полгода назад. Может, год.

— А на днях? Он не приходил за новыми документами?

— Нет, — выдохнул лекарь. — Не приходил.

— Мог он обратиться к кому-то другому?

Поникший старик покачал головой:

— Сомневаюсь.

Я жестом велел Рамону снять наручники и предупредил лекаря:

— Мы еще заглянем к тебе. Надеюсь, в следующий раз ты выкажешь большую готовность к сотрудничеству. — И я с силой швырнул бутылочку с микстурой в стену. С тихим хлопком разлетелось по комнате стекло, запахло тяжелым ароматом незнакомых снадобий.

— Уходим!

Мы спустились на первый этаж, вышли на улицу и под злобными взглядами местных обитателей погрузились в броневик. Кузен Рамона поспешно забрался в кабину, самоходная коляска дрогнула и покатила прочь. Вслед полетели проклятия, гнилые фрукты и комья земли.

— Впустую съездили? — спросил Рамон, закрыв окошко между кузовом и кабиной.

— Он не врал, — вздохнул я, вытирая с лица пот. — Нам бы объявить Рошана в розыск и навестить этого жулика через недельку…

— Можно устроить. За дополнительную плату.

Я отсчитал три сотни франков и протянул деньги Рамону.

— Достаточно?

— Еще сотню — нашим бывшим коллегам за содействие. И пятьдесят сверху, если индус попадется и придется отчитываться за ошибочное задержание.

— Поговорить с ним дадут в случае ареста, прежде чем отпустить?

— Разумеется!

Я добавил сто пятьдесят франков и вновь зашуршал банкнотами.

— Вот еще четвертной за пистолет.

— Что спрашивать у Рошана, если объявится?

— Что спрашивать? — задумался я. — Спроси, сам он догадался мне что-то в лимонад подсыпать или попросил кто. Я ставлю на второй вариант. Нужны имена.

— Хорошо, спросим.

Броневик качнуло; я выглянул в зарешеченное окошко и увидел, что мы выехали из трущоб на дорогу к фабричной окраине. Как и прежде, здесь было не протолкнуться от повозок, и ехать получалось с поистине черепашьей скоростью. Яростно гудел требовавший уступить дорогу паровик, где-то неподалеку надрывалась сирена, пронзительно вклинивался во всеобщую какофонию наш собственный клаксон.

Я расстегнул ворот и шумно выдохнул. В кузове стало душно и жарко, дышать было нечем. Да еще беспрестанно трещал пороховой движок. Раздражало это просто неимоверно. Я отвернулся от зарешеченного окошка и спросил:

— Рамон, эта ветка ведет в центр?

— Да, а что?

— Выйду. Смысл мне с вами на Слесарку ехать?

— Как скажешь, — пожал плечами крепыш, приподнялся с лавки и постучал по перегородке. — Стоп машина!

Броневик прижался к обочине и остановился, я выбрался через боковую дверь на тротуар, помахал бывшему напарнику на прощанье рукой и зашагал вдоль рельсов, намереваясь заскочить в попутный паровик.

Повидаюсь с Александром Дьяком, потом заберу из ателье костюмы — и в отель. Там душ, обед и прощание с Лили, а дальше… Дальше я загадывать не стал. Но паспорт на руках и чековая книжка в наличии — что-нибудь да придумаю. А Рошан никуда не денется. Побегает-побегает, да и попадется. Сколько веревочке ни виться, один черт в петлю закрутится. С продольно-скользящим узлом, и никак иначе.

Только-только поднявшееся над крышами домов солнце еще не припекало, свежий ветерок разгонял дым и приятно холодил разгоряченное лицо. Когда за домами прозвучал протяжный гудок паровика, я замедлил шаг, готовясь перейти через дорогу.

— Сахиб! — вдруг прозвучало за спиной. — Сахиб, постойте!

Я сунул руку в карман к «Церберу» и обернулся — по тротуару спешил босоногий смуглый парень в застиранном тряпье. Его лицо показалось смутно знакомым, скорее всего, он стоял в собравшейся вокруг нашего броневика толпе.

— Сахиб! — хрипло выдохнул паренек, уперся ладонями в колени, и часто-часто задышал, пытаясь отойти после быстрого бега. Удивительно, что он вообще сумел угнаться за броневиком. Одни кожа да кости, дунь — улетит.

— Чего тебе? — спросил я. Окинул быстрым взглядом улицу, не заметил ничего подозрительного и вынул руку из кармана.

— Я могу вам помочь! — заявил паренек. Говорил он без всякого акцента, словно местный уроженец.

— И чем же?

— Я убираюсь у зеленщика, в лавке напротив. Вижу всех, кто приходит к лекарю. Всех вижу! Всех помню! Сахиб, вы ведь искали кого-то конкретного?

— Конкретного, — подтвердил я после недолгих колебаний.