Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Естественно поэтому также, что Ильязд в своём кругу был героем дня и в который раз должен был рассказывать налево и направо о событиях, свидетелем коих ему довелось быть. И потому, когда несколько дней спустя ему пришлось отправиться на коктейль в военную школу, в гости к английским офицерам, он должен был ещё раз в течение доброго часа рассказывать об этой истории, которая не переставала вызывать всеобщее недоумение. Но когда его черёд был кончен (в конце концов, нового Ильязд ничего не мог сообщить, так как всё было всем давно известно, и только свёл до настоящих размеров газетные и городские басни), все обратились к полковнику Робертсу, одному из глав междусоюзной полиции, требуя объяснений, что удалось по этому поводу выведать и почему это подобные выходки проходят безнаказанно.
– Что вы хотите, – отвечал тот, – если бы здесь было султанское правительство, оно, конечно, могло бы повесить всех за оскорбление святыни. Но в чём мы можем усмотреть оскорбление святыни? Обратите внимание, среди ряженых не было ни одного духовного лица, мы точно выяснили это, значит, и речи быть не может об отправлении христианского служения в мечети. Далее, вся эта публика была в резиновых калошах, которые были оставлены у входа, – соблюдение порядка. Поставить русским в вину, что у них были на голове уборы, можно было бы в церкви, никак не в мечети. Воздушные шары – они вырвались во время драки. Щит, который пытались повесить, что в этом преступного? Но, наконец, и это самое важное, всё это воинство было совершенно мирным. Ни на ком не только не оказалось оружия, не только ружья, шашки, сабли, мечи, копья и прочее оказались поддельными, но не деревянными даже, так как деревянной шашкой или ружьём можно причинить поранения, а картонными, в частности, ружьями, умело склеенными и полыми внутри… – совершенные ёлочные украшения большого размера. Очевидно, что устроители этого исторического шествия пытались избежать каких бы то ни было намёков на вооружённое вторжение, и так как неизвестно, каким образом стражи у входа в эту минуту не было, а в мечети шел богословский спор, то как же вы хотите, чтобы мы сочли эту, хотя и неуместную, выходку за преступление? Единственный слабый пункт – обострение междунациональных отношений. По этому вопросу генерал ещё не вынес окончательного решения.
– Разрешите, полковник, – заметил Ильязд, – высказать вам своё мнение, которое, может быть, заслуживает вашего внимания, так как это мнение русского. Мне весь этот балаган кажется чрезвычайно подозрительным, так как я решительно не допускаю, ввиду их материального и морального[182] положения, чтобы у кого-либо из островитян хватило ума и особенно настойчивости проделать подобный номер. Напротив, я вполне допускаю нелепое нападение на Софию, но всерьёз, а не такое во всяком случае. Ими руководили, и было бы любопытно, чтобы вы выведали, откуда дует ветер.
– Я совершенно с вами согласен, – продолжал Робертс. – Мы допрашивали участников, но ничего выяснить не могли. Не пытать же нам их. На это у нас также нет оснований.
– Вы пытаете.
– Разумеется. В отношении туземцев приходится быть энергичными. Простите меня, но русских после революции мы принуждены считать за туземцев.
– За низшую, словом, расу. Отлично. И вы часто применяете пытку?
– Как раз я хотел сказать об этом в связи с русскими. Несколько времени назад мы обнаружили, что были случаи исчезновения наших солдат, когда им пришлось поздно ночью возвращаться через старый мост. Мы установили слежку и немедленно арестовали шайку убийц. Устроено было дело у них так – на мосту сидел продавец бубликов и выкрикивал: «Горячие бублики, горячие!..» При приближении одинокого прохожего он кричал это особенным образом, из-под моста, который, как вам известно, частью разобран и некоторые ямы прикрыты досками, вылезали сообщники, удар в спину, голова отрезана и брошена в люк одного из быков, а тело в Рог. А так как в Роге тела никогда не выплывают, стремительно уносимые течением в море, то шайка успела сложить в люке что-то около двадцати голов.
Задержанных мы пытали. Для этого мы пользуемся новейшим американским изобретением, которое лучше палок, резины и зуботычин. На пытаемого надевается металлический чехол, напоминающий средневековые латы, с отверстием для лица. По латам пропускается ток, и пытаемый начинает поджариваться. Разумеется, это жестоко, но если допрашиваемый обнаруживает добрую волю, то выходит без всяких повреждений, только в случае упорства ожоги бывают серьёзными, хотя дело ни разу не кончилось смертью.
И так мы пытали нашего бубличника и узнали немало любопытного, не относящегося к шайке. Между прочим что в Константинополь привозится немало оружия, по-видимому, советского происхождения и по всем данным для русских беженцев. Вы не откажетесь признать, что в снабжении белых оружием красных есть своя прелесть; в течение войны мы снабжали, впрочем, наших противников медью и кормили их, эти факты отрицать не приходится, деньги повсюду деньги… Я думаю, впрочем, что советское правительство не знает, что его оружие идёт беженцам, так как продаёт его кемалистам[183]. И сколь кемалисты ни нуждаются в оружии, чтобы устоять против греков, они, тем не менее, это оружие продают (тоже не лишённое прелести явление) и поставляют в Константинополь. Мы не нашли ещё, что делают русские с этим оружием, но вся эта картонная история была, по-видимому, попыткой обмануть нас, что, мол, у них нет никакого оружия…
– Простите, полковник, – снова заметил Ильязд, – но я откровенно думаю, что вы ошибаетесь. Устроители шествия были достаточно умны, чтобы позволить себе такой грубый приём. Очень уж нарочито всё было. Я думаю, что они хотели избегнуть наказания, как вы это заметили сами. Впрочем, если они не могли надеяться обмануть вас, они могли обмануть турок.
– Я же полагаю, что вы всё осложняете и смешиваете разные вещи, – заявил толстый француз, достаточно нахлебавшийся алкоголя. – Всё проще, чем вы думаете. Группа молодёжи решила свалять дурака (все участники нашествия молодые люди), вот и всё, а если Белая армия продолжает вооружаться, то тем лучше, достанется большевикам, которые с их продажей останутся в дураках. К чёрту всю эту историю, поговорим о другом, – и он пошёл рассказывать о русских публичных домах.
Ильязд удивился, что никому не пришло в голову, что турки, сами турки, быть может, более замешаны в дело, чем кто-либо другой. Во-первых, почему это туземная стража оказалась