– Мне очень, очень жаль, старина… – пробормотал я, сбрасывая с себя плащ и этот чертов сюртук. Сдернув с себя манишку, я закинул ее на полку, потом снял с него куртку и надел на себя.

Оказывается, между закутком и прилавком не было никакого настила. Все стояло прямо на асфальте, и его шапка скатилась в канаву. Я быстро поднял ее, напялил на голову, и тут кто-то забарабанил по прилавку и заорал:

– Просим, просим, парки, просим! – человек всунул голову внутрь и увидел, как я выпрямляюсь.

– Иду! – крикнул я.

– Надеюсь, товарищ! – весело отозвался тот. – Покупатели заждались!

Я, потея, подошел к прилавку. Их там собралось уже с полдюжины. Вдруг откуда-то взялись. И отсутствовал-то я всего минуту-две, не больше.

– Мне три, – сказал тот тип, – с горчичкой.

Сковорода с сосисками чадила рядом, на плитке. Я принялся за дело, а сердце уходило в пятки, потому что я понятия не имел, как со всем этим справиться. Старичка вряд ли было видно снаружи, но все же я на всякий случай отпихнул его ногой. Подальше, к стенке. Хлеб уже был нарезан, я подцепил со сковороды вилкой три сосиски и протянул их покупателю.

За весь этот вечер я ни разу не видел, чтобы у ларьков скапливалось сразу больше полудюжины клиентов, но сейчас, по какой-то дурной, бредовой причине именно этот ларек оказался самым популярным. Выстроилась огромная очередь – человек двенадцать, если не больше, и я носился взад-вперед, опустошая и наполняя сковороды, ставил их на вонючее желтое пламя и чуть не падал от тошноты и усталости.

Потом я услышал, как пробило одиннадцать, затем – четверть двенадцатого, вскоре громкоговорители смолкли, а поток покупателей иссяк. И я подумал, что пора смываться. Я нагнулся взглянуть на старикана. Крови вроде не было. «Наверно, он просто спит», – подумал я. Вернувшись к прилавку, я выглянул наружу. Толпа явно поредела. На углу Степанской, в нескольких ярдах отсюда, стояла на страже парочка эсэнбешников, этаких крепких, здоровых молодцов. Они останавливали каждого, кто туда сворачивал. Распахните плащ. Предъявите документы. «Ладно, – сказал я себе, – мне есть что вам предъявить». Я быстренько залез в карман полиэтиленовой куртки и нашел там бумажник старика, В паспорте значилось, что он Вацлав Борский, семидесяти четырех лет от роду, ростом 161 см. Родился в Кутна Хоре. Несовпадение в возрасте не слишком меня смутило. В общем-то, они особо не вникали в документы, просто проверяли их наличие. Поскольку знали, что у знаменитого шпиона Николаса Вистлера таковых не имеется.

Я отошел от прилавка и уже вышел было из боковой двери, как тут же влетел обратно, да с такой скоростью, какой в жизни не развивал. Мимо проходил эсэнбешник.

– Так рано закрываетесь? – грубо спросил он.

– Да нет, что вы! – ответил я.

– Сообрази-ка мне парочку, и для моего напарника тоже. Я отнесу ему туда.

– Сию минутку! – сказал я.

Он наблюдал, как я вожусь с сосисками. Я старался опускать голову, чтобы он не успел сравнить мое лицо со словесным портретом. Но он с вожделением смотрел на парки, и когда я ему их дал, тут же стал жадно набивать рот. Я решил, что надо бы что-то сказать, и проговорил неверным фальцетом;

– В чем там дело, товарищ? Что произошло?

– Да не берите в голову. Ловим врага народа.

– И что ж он такого натворил?

– Теперь уж мы с ним такое сотворим, когда поймаем! Это известный американский преступник, ловкий трюкач. Удрал, переодевшись в официанта.

– Желаю вам его изловить.

– За это не волнуйтесь, – сказал он и понес сосиски своему напарнику. Денег он не заплатил.

Я стоял и дрожал как осиновый лист. Потом опустился на ящик. Налил себе стакан минеральной воды. С утла ларек полностью просматривался. Теперь, когда толпа поредела, эти типы прекрасно могли меня видеть. Шансов выбраться не было вроде бы никаких. Улицы за несколько минут опустели, и я вдруг заметил, что трамваи уже перестали ходить. На город опустилось зловещее молчание. Потом раздался какой-то приглушенный грохот, и через несколько минут те два типа на углу повернулись и уставились на меня. Один из них направился в мою сторону.

Торопясь подняться, я чуть не рухнул с ящика.

– Вы что же, собрались тут ночевать, товарищ?

– Что? Я, наверно, задремал, – промямлил я. – Время закрывать, да?

– Ваши коллеги все разошлись. Нужно увезти отсюда эту колымагу. Скоро может начаться пере? стрелка.

Я вышел из боковой двери. Иллюминация внезапно погасла. Там и тут мелькали вспышки керосиновых жаровен, железные колеса тачек гремели по булыжной мостовой.

– Собирайтесь. В любую минуту появится инспектор. И для него надо расчистить улицу.

– Это мы мигом, – сказал я и пошел внутрь, соображая, с чего же, черт возьми, начать. Взялся за сковороду, потом сунулся за чем-то другим и чуть не забился в истерике. Улицу-то для инспектора мне никак не расчистить. Он обнаружит на ней Вацлава Борского, который в данный момент лежит под лотком и мерно похрапывает.

Второй полицейский тоже подключился и крикнул раздраженно:

– Ну, давай уже, давай! В чем загвоздка? Сейчас Смиртов явится. Помоги-ка ему там!

Я пулей вылетел из двери и заорал:

– Да что вы, не стоит, товарищи! Мне только нужно отойти на секунду, пожалуйста, покараульте ларек. А то я лопну! – и помчался, показывая, как сильно мне приспичило.

Не знаю, поверили ли они мне. Да и наплевать, поверили или не поверили. Я решил, что пока у них возникнет подозрение, пройдут минуты две-три, а потом и еще немножко – пока не сообразят окончательно. Итак, в моем распоряжении три минуты. Я, как гончая, помчался за угол Степанской. Улица оказалась длинной и безобразной. За углом в нескольких ярдах тускло мерцало огромное здание гостиницы. Но дальше все было черно, как в аду. Мои шаги гулко раздавались в тишине. Я остановился, сопя и всхлипывая, стянул с себя ботинки, и снова припустил бежать. В одних носках.

Тут должен быть узкий переулок или какой-нибудь проход, – думал я. Но ничего такого не было. Только высокие здания, сплошные стены. Я, наверно, взял не то направление. Задыхаясь и корчась от нестерпимой боли в животе, я, тяжело дыша, перешел на рысцу. Потом с другого конца улицы раздался один-единственный злобный окрик, и я снова понесся как ракета. И почти тут же грохнулся. Асфальт кончился, и я неуклюже растянулся на булыжниках.

Я потерял один ботинок, стал шарить по мокрым камням и наконец его отыскал Откуда-то шло тусклое мерцание. Было трудно понять откуда; секунду или две я пытался сориентироваться. Да, вроде я снова вышел к прежнему переулку. Озадаченный этим светом, я медленно побрел вперед. Что это – больница, полицейский участок или тупик? Вдруг я услышал эхо собственного дыхания и понял, что нахожусь под какими-то сводами. И замер, затаившись, пытаясь понять, куда попал. Видимо, это был проход под аркой. Из желоба, откуда-то снаружи, доносилось непрерывное журчание воды. Дождь прекратился. Была тихая темная ночь. У меня страшно саднило локоть. Видимо, поранил его, когда упал.