– Пойдем, – прошептала она.

– Куда?

– Ну, туда, на корягу. Здесь не надо рассказывать. Там лучше.

Она повела меня в дальний угол двора, где лежал обрубок толстенного бревна. Он был такой необъятный и такой сучковато-жилистый, что даже в самые жестокие военные зимы его не смогли ни украсть, ни разрубить на месте. Кроме того, все забыли, кто его хозяин. Этот обрубок лежал здесь с незапамятных времен. Он давно лишился коры и был отполирован штанами еще «довоенных» мальчишек, друзей старшего Славкиного брата.

Мы звали это удивительное бревно корягой и собирались иногда здесь поболтать.

Это было подходящее место для вечерней сказки. Кругом стояли высокие темные травы, нависала над забором густая рябина, а прямо над головой было ясное небо с растворенным лунным светом и редкими большими звездами.

Мы сели.

– Рассказывай, – шепотом попросила Манярка.

И я стал рассказывать. О том, как приходили ко мне Черные Лошади, о наших дальних дорогах и приключениях, о сказках, в которые они заносили меня…

Манярка тепло дышала мне в плечо и молчала. И немножко вздрагивала иногда.

– Холодно? – спросил я.

– Не… А они еще придут?

– Может быть…

– А сейчас? Придут?

– Сейчас?.. Нет, Манярка. Они чаще всего приходят зимой.

– А если мы позовем?

– А их не зовут. Их просто надо ждать. Они сами знают, когда их ждут.

– А сейчас?

– Что – сейчас?

– Знают?

– А кто их сейчас ждет?

– Я жду, – твердо сказала Манярка и подтянула коленки к подбородку. Всем своим видом она показывала, что будет ждать хоть до утра.

Я забормотал, что в общем-то сейчас не время, что лошади могут оказаться на каникулах, что вообще-то они приходят не так уж часто. Вовсе они не обязаны приходить каждый вечер…

– Ну давай подождем немножко…

Пришлось согласиться. Мы подождали немножко. Потом еще. Затем еще чуть-чуть.

Потом на крыльце появилась мама и стала звать меня.

– Не пришли, – сказал я. И, чтобы успокоить Манярку, добавил: – Может быть, завтра…

На следующий вечер, в это же время, пришел сердитый Дыркнаб:

– Иди разбирайся там с ней.

– С кем?

– «С кем, с кем»! С Маняркой! Сидит на коряге и уходить не хочет. Спать пора, а она не идет. Я говорю: «Чего сидишь?» – а она говорит: «Уходи, не скажу тебе, а Владьке скажу».

– А тебе жалко? Посидит и придет.

– А если куда-нибудь опять сбежит? Ищи потом…

– Не сбежит. Ты иди. Я с ней поговорю.

Манярка сидела так же, как вчера. Молчаливая, маленькая.

– Слушай, – нерешительно сказал я, – понимаешь… Ну, я вчера маленько прихвастнул. Они редко приходят.

– Ну и что? Все равно интересно. А вдруг сегодня…

Я ее понимал. Ведь ожидание сказки – это почти как сама сказка.

– Манярка… Ну, ведь их можно ждать дома, когда уже спать ляжешь.

– Не… Там Славка услыхает и отберет.

– Не «услыхает», а «услышит». Не услышит ничего твой Славка… И они его не послушаются. Они слушаются только того, кто… Ну ладно. Вот! – Я решился. Вынул из кармана крошечную подкову, которую весной подарил мне всадник. – Вот, Манярка. Это такая тайная вещь. У кого она есть, того они и слушаются. И к тому приходят… Бери.

– Насовсем?! – прошептала она.

– Насовсем.

Даже в сумерках было видно, какая она стала счастливая. Ни одного кармашка у нее не было, и подковку она надела на руку, повыше локтя. Как браслет.

Пошевелила рукой, посмотрела на меня и снова спросила:

– Насовсем?

– Насовсем, – сказал я. – Бери моих лошадей.

Я не жалел. Ничего, что лошади ушли. Пусть Манярка радуется. А у меня есть Каравелла. И будет всегда.

Когда-то в нашем дворе был хлебный магазинчик, и знакомая продавщица Катя всем соседям оставляла их пайки, чтобы зря не стояли в очереди. Но такая хорошая жизнь давно кончилась. Теперь за хлебом приходилось бегать в большой магазин № 7 на Первомайской улице.

Иногда придешь – и ни одного человека, а хлебом все полки загружены, а иногда – страшно вспомнить! – очередь на улице до самого угла.

Особенно длинные очереди были в начале августа. Приходилось вставать пораньше, бежать на Первомайскую и ждать: когда откроют магазин, когда приедет повозка с хлебом, когда начнут продавать (или, как говорили, «отпускать»).

«Отпускали» медленно. Сначала очередь шла вдоль магазина по тротуару, потом втягивалась внутрь. На улице было еще не так скучно: можно пробежаться, поиграть с ребятами. А в магазине начиналось мучение. Ровно гудела очередь. Надоедливо звякали ножницы, вырезая хлебные талоны. Сонно жужжали мухи. От хлебного запаха прорезывался едкий, как боль, голод и начинала кружиться голова.

От дверей до прилавка очередь двигалась около часа. Скамеек в магазине не было. Те, кто успевал, устраивались на широких подоконниках и ждали, когда подойдет очередь.

Однажды я увидел на подоконнике Быпу. На коленях Быпа держал растрепанную книжку, но не читал, а лениво смотрел поверх голов.

– Быпа, здорово!

Он обрадовался. Я даже не думал, что он так обрадуется.

– Айда ко мне!

Локтями Быпа пораздвинул соседей и сказал тетке, которая рядом с собой на подоконник поставила корзину:

– Убери-ка багаж, тетенька. Тут не камера хранения, людям сидеть негде.

Тетка завела скучный разговор о хулиганах, которые не уважают старших, но корзину поставила на пол.

Я сел рядом с Быпой.

– Давно я тебя не видал, – сказал Быпа.

Вот чудной! А где ему меня увидать? Бывал он в нашем дворе совсем редко, купаться с нами не ходил. У них там, на Вокзальной, была своя компания. Но я из вежливости ответил:

– Я тебя тоже.

Мы поговорили о том, что через три недели в школу, а еще совсем неохота и что скоро, говорят, отменят хлебные карточки, и тогда уж не будет очередей, а хлеба сколько хочешь…

Потом я спросил:

– Что за книжка?

– «Спартак». Здорово интересная, да я уже всю прочитал.