их звуки, я готов бесконечно слушать, как они трещат клювом, словно передают мне какую-то весть. Они без остановок летели на плотных облаках от тебя, из твоего зеленого холодного Эльзаса. Я безуспешно пытаюсь разгадать смысл послания, которое ты поручила им мне доставить. Тебе непременно надо что-то мне сказать, пусть ты и не отвечаешь на мои письма. Ты предпочла отправить ко мне этих вестниц, чтобы сообщить о своем возвращении. Я ведь не ошибся, скажи? Они прилетели на разведку. Если они преодолели такое расстояние, ты это сделаешь тоже. Аиша, мы еще не закончили.

От Монетт я узнал, что ты все еще в Эльзасе, что снимаешь комнату над квартирой некоего Давида. Когда я звонил тебе домой, думаю, трубку взял он, но откуда мне знать, сказал ли он тебе о моем звонке? Знает ли он, кто я? Говорила ли ты ему обо мне? И еще я спрашиваю себя: кто он тебе?

Мое сердце опустело, все внутри завязалось узлом. Мои мысли напоминают бегущие из-под пера строчки письма. В голове моей громоздятся слова, адресованные тебе. Это довольно бестолковый, нескончаемый процесс, навязчивая идея, не оставляющая меня даже во сне. Аиша, меня неотступно преследует мысль о совершенной ошибке, о том, что мы только-только начали вместе переживать и что прервалось из-за моего опрометчивого шага – визита к твоему отцу. Мне хотелось бы верить, что ты, как и я, пребываешь в мучительной растерянности. Мне хотелось бы обнять тебя, забыть твой неожиданный, как удар грома, отъезд, сказать тебе, что никто не сможет нас разлучить, даже ты сама. Оставшуюся после тебя пустоту нельзя заполнить ничем и никем. Надо бы мне устроить медвежью берлогу в этой пустоте и, не дожидаясь зимы, впасть в спячку, чтобы преодолеть тоску. Я по-прежнему чувствую на себе твой взгляд, словно студеный ветер, пробежавший по коже.

Ты не можешь до такой степени на меня сердиться. Я был неправ. Ты, верно, подумала, что я хотел купить тебя у отца, как домашнюю скотину. Я поддался безумному порыву, не посоветовавшись с тобой, – настолько я был уверен в своей любви, наполнявшей меня горячим воздухом и поднимавшей высоко над привычными условностями. Мне все казалось удивительно простым, ничто не устояло бы перед такой силой, твой отец улыбнулся бы и дал согласие, и мы с тобой вдвоем унеслись бы навстречу блистательной жизни, которая была нам уготована. Поверь, у меня не возникло ни тени сомнения, нужно было только ускорить события, и для нас открылись бы лучезарные перспективы. Все зовут меня Карлом Марксом, я ведь специалист по светлому будущему.

Аиша, в своем тщеславии я полагал, что ты тоже веришь в мои блестящие перспективы. Я считал, что мой поступок прекрасен, что моя смелось и решительность достойны восхищения, а ты увидела в моем поведении высокомерие, грубость и инстинкт собственника. По поводу последнего ты совершенно права: я хотел, чтобы ты принадлежала мне. Чтобы никто, кроме меня, никогда не держал тебя за руку, не обнимал тебя, не вдыхал твой запах. Когда ты была рядом и я прикасался к тебе, говорил с тобой, слушал тебя, мечтал о тебе, у меня возникало ощущение, будто моя любовь делает тебя еще красивее, приближает тебя к себе самой, к той чистой красоте, что живет внутри тебя. Как ты была великолепна в моих объятиях, под моим взглядом! Это самомнение теперь гнетет меня. Воспоминание о вкусе твоих губ, о запахе твоей кожи, о наших ласках – яд, сжигающий меня изнутри.

Я бесконечно долго гуляю без всякой цели, хожу на площадку в касбу[37] и смотрю на море, которое нас разделяет, как будто могу разглядеть тебя вдалеке: а вдруг маленькая точка на горизонте – это ты, вдруг ты машешь мне рукой? В остальное время я наблюдаю за течением своей жизни, словно простой зритель или, вернее, так, как будто она еще даже не началась.

Позволь теперь рассказать, что нового в твоей стране. За три месяца я прочел всего три или четыре лекции. Студенты взвинчены, бастуют все чаще, но благодаря этому, по крайней мере, у меня остается время, чтобы читать, гулять и думать. Я представил свою кандидатуру на должность заместителя декана. К несчастью, наш декан ценит меня куда меньше, чем льстецов, что его окружают. Когда я заговорил с ним о своих планах написать диссертацию о психологических последствиях экономического отставания, он надо мной посмеялся. Интеллектуальной жизни в этой стране пришел конец. Все зачахло, загнано в узкие рамки, и это неутешительно. Философию заменили изучением ислама, институт социологии закрыли. Если бы я родился во Франции или в Америке, то интересовался бы не политикой, а чем-то другим, мог бы писать стихи, ни перед кем не отчитываясь, и мне не приходилось бы выслушивать лекции о морали от так называемых революционеров. Вчера я провел вечер в клубе «День и ночь» в компании Абдаллы и его приятелей. Абдалла был возбужден сильнее обычного. Он половину времени проводит в посольствах Китая и Кубы. Как-то вечером он потащил меня на публичную лекцию Алехо Карпентьера, который показался мне гораздо более утонченным, более обаятельным, более притягательным, чем наши доморощенные че гевары. Ро-нит права, когда говорит, что в стране, где к власти придут люди вроде Абдаллы, жить будет несладко. Я знаю, что ты на это скажешь. Еще недавно я сам был напичкан разными теориями и убежден, что напишу книгу, которая изменит порядок вещей. Какое безумие! Я приду к этому, не становясь нищим и голодным, не проповедуя в пустыне. Я много думал, и у меня возникли другие планы. Аиша, послушай меня внимательно: я уверен, что мне уготована необыкновенная судьба. Ты первая, кому я решился это сказать, пусть даже ты закатишь глаза и будешь гадать, гордыня это или наивность. Не могу тебе объяснить почему, но я ясно вижу, что создан по другим лекалам, нежели люди моего поколения, я чувствую в себе особую силу и уверяю тебя, благодаря ей я далеко пойду, и ты будешь рядом, я это знаю. Вот теперь можешь смеяться сколько угодно, и я посмеюсь вместе с тобой, хотя я абсолютно серьезен.

А еще я расскажу тебе историю с Роланом Бартом. Ты знаешь, что я часто обедаю в китайском ресторане «Пагода» на нижнем этаже моего дома. Как-то вечером туда вошел европеец, элегантный, седовласый, и его грустное лицо показалось мне смутно знакомым. С ним была миниатюрная старушка, вероятно, его мать. Назавтра я встретил эту старую даму у нас на лестнице.