помсту. Хацелася крывёю напісаць кнігу аб жыцці такіх, як я, пусціць на суд людзей, падняць іх да змагання за лепшае жыццё».

Из такой среды и выходили пламенные революционеры. Но был еще один «момент импритинга»: у одного из одноклассников Алесь раздобыл книжечку. Потрепанную, изданную в Кракове и крамольную. Это был сборник «Дудка беларуская» Франтишка Богушевича, написанный на языке, которому царь отказывал в праве на существование. Прушинский, обладавший феноменальной памятью, выучил книгу наизусть.

С тех пор он знал, кто он. Творить на родном языке, однако, было опасно, Алесь подписывался псевдонимами, в духе времени мрачными: Смутак, Гарун...

Ты, мой брат, каго зваць беларусам,

Роднай мовы сваёй не цурайся;

Як не зрокся яе пад прымусам,

Так і вольны цяпер не зракайся.

В ремесленном училище Алесь получил специальность столяра. Работа в мастерских, на мебельной фабрике... Разве это — его удел? В семнадцать лет Прушинский входит в партию эсеров-максималистов.

Незадолго до двадцатого дня рождения Алесь находится в подпольной минской типографии эсеров на улице Широкой. Полицейская облава... Молодой революционер взят с поличным вместе с другом Абрамом Левитасом. Вместе их потом и судили. Отзвуки этого события — в рассказе «Пан Шабуневич», оцените заодно стиль: «...у адну пекную ноч, калі з саду праз расчыненае вакно майго пакоіка ліўся прыемны пах кветак, а ад далёкага возера пачуваліся пералівы песні маленькага песняра кахання, а я меў моцнае перакананне, што Зося Альбертаўна — прыстайнейшая дзяўчына на цэлы свет, у гэткую ноч да мяне прыйшоў адзін даўні знаёмы з двума сваімі сябрукамі і гэтак шчыра запрасіў да сябе ў госці, што, не адкладаючы на другі раз, пазбіраў я, што было трэба, і пайшоў з імі. А потым... потым я ўжо не прыходзіў дадому цэлыя пяць год. Пазнаў я за гэты час, як добра вандраваць па чужых краёх і як цяжка тужыці па сваім куточку».

Учитель Микола Шило, сидевший в тюрьме вместе с Прушинским, вспоминал: «Яго светлы, адкрыты твар з сінімі васільковымі вачыма свяціўся нейкай унутранай цеплынёй, дабратой, ласкавасцю... Па натуры ціхі, крыху саромлівы, спакойны, ён ніколі не высоўваўся наперад, але затое, калі была ўу турме сярод палітычных «валынка» (забурэнні, непаразуменні з начальствам), ён быў першым. Страху ён не знаў, быў перапоўнены адвагаю і станоўкасцю».

Как пример юношеского максимализма приводит Шило обсуждение рассказа Куприна о докторе, который спасает раненого царского чиновника, виновного в гибели революционеров. Алесь Прушинский резко осудил доктора, напомнив страшный случай с казненным революционером Короткевичем. Того повесили, повезли хоронить, но казненный вдруг очнулся. Тогда его вновь повесили. «На іх гвалты, іх здзекі мы павінны адказаць няўмольным тэрорам!» В то же время долгими осенними вечерами, сидя на нарах, Прушинский нежно рассказывал о своей матери, представлял, где она, что делает...

После виленских Лукишек и минского Пищаловского замка Алеся Прушинского ждало вечное поселение в Сибири. А. Эссон с Северного Кавказа в 1909 году оказался в пересыльной тюрьме — филиале Александровского Централа в Иркутске, где подружился с белорусом Алесем Прушинским: «Высокого роста, немного ссутуленный и всегда серьезный, но не насупленный, Алесь был примером спокойного и вдумчивого человека... Алесь был совершенный шахматист, лучший из всех нас, кто играл с ним. Играли часто. Обычно он, играя на память, это значит, без доски, составлял одну партию, а все мы — другую партию, он растягивался на нарах, накрывал лицо платочком, и игра начиналась. Мы редко выигрывали, даром что часто переговаривались — консультировались. В шахматной игре меня наиболее впечатляло, что Алесь никогда не нервничал».

Только однажды Эссону довелось увидеть Прушинского в гневе: когда ссыльный граф Чапский начал доказывать, что поляки настолько культурнее русских, что те даже в революционном движении не достойны стоять рядом. Ну и всыпал тогда белорус Прушинский «культурному» поляку!

Гаруна спасала профессия столяра. В ссылке он близко подружился с Язепом Лёсиком, двоюродным братом Якуба Коласа. Там, в ссылке, и написал свой сборник «Матчына песня» — работая на барже № 18, что плавала по Лене до Якутска.

Пришлось побыть и золотодобытчиком, на приисках в Бодайбо. Прямо как в романах Джека Лондона! Тайга, холодная стремительная речка, худощавый человек с васильковыми глазами всматривается в чужое небо... Теперь на далекой родине его знают как поэта Алеся Гаруна. Кстати, на золотых приисках в Бодайбо Гарун становится меньшевиком и даже входит в исполнительный комитет партии. В его рассказах — суровая Сибирь и острожный быт. И тоска о невозможной любви. Герой его рассказа «Свята» Гриневич «не раз да болю ў пашчэнках, моцна сціскаючы зубы і мружучыся так, што аж балелі вочы, стараўся... заціснуць мазгі, каб яны, зрабіўшыся меншымі, не давалі прастору думкам... Так, астрог умеў даймаць, умеў паказаць сваю сілу!»

Возвращается Алесь Гарун из ссылки после февральской революции. Увы, возвращается больным чахоткой. Несмотря на скверное свое состояние, тут же ввязывается в общественную деятельность. Еще в мае 1917-го в Москве пытается организовать белорусских беженцев в Белорусскую народную громаду, чтобы требовать от Временного правительства национальной и политической автономии. В Минске Гарун работает в редакции газеты «Вольная Беларусь» вместе с Язепом Лёсиком. Именно здесь он публикует рассказ-триптих «П'еро і Каламбіна» — о несправедливости любви, где реальные герои перемешаны с персонажами комедии дель арте. Сам автор, очевидно, отождествляет себя с Пьеро. Доверчивым, несчастным Пьеро, которого вновь и вновь предает Коломбина.

«Хоць слабы здароўем, хоць нястачы меў дома з харчаваннем, хоць у благіх абставінах — у цеснай хаце і без выгодаў жыў, — але насіўся з праектамі пра лепшую будучыню для Бацькаўшчыны. Меў ён тады 31 год веку. Але выглядаў куды на старэйшага, на гадоў 5-6 выглядаў старэйшы за свой век,— вспоминал коллега Э. Будько. — Але пры гэтым меў на сваім утрыманні родную матку старую і недарослага ды няўдалага брата гадоў пятнаццаці, які сваім абыходжаннем, сваім характарам нерваваў Алеся, псаваў яму здароўе».

На Всебелорусском съезде 1917 года Алесь Гарун был вице-председателем. Гаруна считают героем, его выступления заводят людей: «Паднялася крыху згорбленая, апранутая ў сялянскую жакетку, павольная статура. Бледнае аблічча, цёмныя засмучаныя вочы, спакойны, роўны, але цвёрды голас. Пачаў гаварыць просты сталяр, быўшы «катаржнік», якога лепшыя гады прайшлі ў халоднае і дзікае Сібіры». В августе 1919 года именно бывший каторжник возглавил Временный белорусский национальный комитет.

Когда в Минск пришли войска Пилсудского, Гарун искренне поверил заявлениям о грядущем равенстве народов в новой Польше. Ухватился за идею создания Белорусской военной комиссии и белорусского войска,