Доктор Сеймур смотрит на нее неуверенно; она говорит мягко, как нечто само собой разумеющееся:

— Делай что хочешь. Это нормально.

Лицо доктора Сеймура выражает удивление. Он смотрит, как Шерри и Карл занимаются сексом — сначала медленно, потом торопливо, шумно, почти неистово. Шерри смотрит только в камеру и никогда на Карла.

Тут доктор Сеймур медленно, неуклюже расстегивает брюки и начинает мастурбировать, не отрываясь от громадного экрана. Шерри Томас на экран не смотрит, а во все глаза глядит на доктора, но сидит не шелохнувшись. Доктор Сеймур быстро кончает. Шерри Томас отстраненно, как будто она врач, наблюдающий за операцией, тихо произносит:

— Салфетки на полу слева от тебя. Сейчас будет последняя сцена. Смотри.

Он берет несколько салфеток и вытирается.

— Я-то думал, что больше не способен на это. Что я стал немощен.

— Смотри. Смотри видео.

Начинается новая сцена — все снято на улице, где-то в парке. Карл сидит на скамейке с поникшей головой.

— Что происходит?

Карл поднимает лицо и смотрит в камеру. Сразу становится понятно, что он плакал. Красные глаза, губы надуты, гримаса страдания на лице.

— Убери это, Шерри.

— Кино не только про счастливый День благодарения, Карл. Кино должно быть про все.

Из колонок доносятся рыдания. Карл снова обхватывает голову руками.

— Шерри, прошу тебя, мы все уладим.

— И улаживать нечего. Я больше не хочу тебя.

— Но почему?

— А какая разница?

— Мне нужно знать.

— Что ж, пожалуйста. Потому что ты неуклюжий и медленный в постели. Потому что мне не нравится, что тебе много не нужно, ты доволен и малостью. Потому что у тебя волосы на спине. Потому что мне противен твой булькающий смех. Но главное, потому, что мне с тобой скучно.

Камера по-прежнему направлена на Карла. Его лицо искажено болью и яростью, он смотрит прямо в объектив. Тут он поворачивается и быстро уходит. Камера смотрит ему в спину, пока не стихают всхлипывания и силуэт становится неразличим.

Изображение исчезает. Доктор Сеймур смотрит в пустой экран. Он потрясен. Шерри встает, вынимает кассету из магнитофона, кладет ее обратно в коробку и ставит на полку.

— Хочешь кофе, Алекс?

— Давай.

Из кухни доносится звон посуды. Доктор Сеймур кажется сонным и смущенным. Он пытается подняться, но, пошатнувшись, садится обратно. Шерри Томас возвращается с двумя дымящимися кружками и садится рядом с ним, оживленно, по-деловому улыбаясь.

— Ну, развлеклись и будет. Это немного прояснит тебе голову. А потом нам надо обсудить, что происходит у тебя на работе.

— Та ситуация уже разрегулировалась… уразре-шилась… урегулировалась.

Глаза мутные, покрасневшие. Он аккуратно потягивает кофе.

— Так быстро? И Памела больше не звонит?

— Нет, дело не в том, что… откуда ты знаешь, как ее зовут?

— Ты мне сказал. Когда первый раз приходил в магазин.

— Это вряд ли.

Последнюю фразу он произносит игриво, нараспев.

— Это так важно?

— Может, и нет. Все уже не так важно.

— У тебя есть что-то отснятое в клинике?

— Ничего. Nada. Nix[9].

По ее лицу пробегает тень удивления, даже раздражения.

— Это очень жаль.

В ответ доктор Сеймур долго бессмысленно улыбается.

— Не надо так напрягаться, Шерри. Это было вовсе не так интересно. Просто разговор между мной, миссис Мадуубе и ее сестрой. Миссис Мадуубе подтвердила, что во время осмотра я вел себя подобающим образом. Это все, что мне нужно. Камера сослужила свою службу.

— Сослужила?

— Да. Я собирался вернуть ее на следующей неделе.

— Не думаю, что это следует делать.

— Какого рожна? «Рожна». Ты не знаешь, откуда взялось это выражение?

— Безопасность. Или ты считаешь, что ничего подобного больше не может произойти?

Следует пауза. Затем доктор Сеймур, все еще находящийся под действием марихуаны, начинает хихикать. Шерри Томас, глядя на него, улыбается.

— Надо сказать, я многое упустил. За всю жизнь. Эта дурь просто первый класс. Еще одно старинное выражение.

Доктор Сеймур кажется абсолютно дезориентированным под сильным действием марихуаны, тогда как Шерри Томас владеет собой совершенно.

— Да, Алекс, ты, конечно, многое упустил.

— Это точно.

— Можно хоть из дома кассеты посмотреть?

— Нет.

— Почему?

— Потому что они за… они за… о боже, не могу больше.

Доктор Сеймур снова начинает хихикать. Шерри Томас присоединяется, ее смех кажется немного натужным.

— Их нельзя посмотреть, потому что они за диваном!

Пока он перегибается от хохота, она спокойно встает, идет за диван, достает пакет с кассетами и вставляет одну из них в видеомагнитофон. Далее следует просмотр всех сцен, отснятых за три недели в доме доктора Сеймура. Он и Шерри Томас смотрят молча, если не считать его редких идиотских смешков. Лицо Шерри Томас остается спокойным, но она явно зачарована — ни на секунду не отводит взгляд от экрана. Она ставит на стоп-кадр последнюю сцену, через секунду после того, как Саманта Сеймур произносит: «Я под впечатлением».

— Я тоже.

— Правда?

— У тебя очень красивая жена.

— Да, наверно. Я уже давно этого не замечаю.

— Ты думаешь, у нее роман с этим — Марком Пенджелли?

— Не знаю. «Роман». Странное слово…

Шерри Томас нетерпеливо прерывает его:

— Как профессионал, я бы сказала, что свидетельств еще недостаточно. Как женщина… ну, наверное, это не мое дело.

— Вот это смешно. Ты только что просмотрела записи моей семьи, сделанные в нашем доме, и вдруг говоришь, что это не твое дело. Боже, как я проголодался. У тебя есть шоколад?

Она игнорирует его вопрос.

— Как профессионал, я скажу, что собранных свидетельств недостаточно. Но как женщина, скажу… что-то между ними есть. Какая-то связь. Не знаю пока, сексуального ли характера. Но есть кое-какие подсказки. Например, красится ли твоя жена, когда весь день сидит дома с Полли?

— Точно не знаю. Не обращал внимания.

— На записи, когда ты дома с семьей, она не накрашена. А с Марком Пенджелли — да.