— Значит, она распространилась только по «Дискавери»?

— Пока да, насколько нам известно.

«Значит, Эмма в порядке, — подумал он, с облегчением вздохнув. — Эмма в безопасности. Но, если зараза проникла на борт «Дискавери» вместе с телом Хираи, почему тогда экипаж станции не заболел?»

— Каково расчетное время прибытия шаттла? — поинтересовался он.

— Сейчас у них расстыковка. Включение двигателя через сорок пять минут, а посадка должна произойти около семнадцати ноль-ноль.

А это значит, что у наземных служб не так много времени на подготовку. Джек посмотрел в иллюминатор — самолет прорвался сквозь облака и окунулся в золотистое солнечное сияние. «Все против нас, — подумал он. — Экстренная посадка. Сломанный ТАКАН. Больной экипаж. И все это свяжется в один узел на взлетно-посадочной полосе на краю света».

У Джилл Хьюитт раскалывалась голова, глазные яблоки болели так сильно, что она едва могла сконцентрироваться на контрольной таблице расстыковки. За последний час боль прокралась в каждую мышцу ее тела, и казалось, будто кто-то вкручивает шурупы в спину и бедра. Обе склеры покраснели, у Киттреджа — тоже. Его глазные яблоки походили на мешки с кровью. Ярко-красные. Он тоже страдал от боли; она догадывалась об этом, глядя на то, как он двигается, медленно и осторожно поворачивая голову. Им обоим приходилось терпеть страшные мучения, но никто не осмелился сделать себе укол обезболивающего. Расстыковка и приземление требовали полной боевой готовности, и они не могли рисковать, пусть даже совсем чуть-чуть замедлив свою реакцию.

«Верни нас домой. Домой». Это заклинание пульсировало в мозгу Джилл, когда она изо всех сил старалась исполнять свои обязанности, когда пот пропитал ее футболку, а боль мешала сконцентрироваться.

Они торопливо прошли по пунктам контрольной таблицы ухода от станции. Джилл подсоединила кабель ноутбука к порту в хвостовой части корабля, загрузилась и запустила программу операций сближения и причаливания.

— Нет информации, — сообщила она.

— Что?

— Протечка, должно быть, загрязнила порт. Попробую подключиться к ИКМ[30]на средней палубе.

Она отсоединила кабель. Кости лица нестерпимо болели, но Джилл, прихватив компьютер, направилась к межпалубному проходу. Глаза так болели и пульсировали, что, казалось, они вот-вот вылезут из орбит. На средней палубе она увидела, что Мерсер успел подготовиться ко входу в атмосферу: он надел скафандр и пристегнулся к креслу. Сейчас он находился в отключке — возможно, от наркотических средств. О'Лири, также пристегнутый, был еще в сознании, но взгляд его блуждал. Джилл подплыла к порту данных на средней палубе и подключила компьютер.

Информация не поступала и здесь.

— Черт. Черт.

Изо всех сил стараясь сосредоточиться, Джилл вернулась в кабину экипажа.

— Не повезло? — спросил Киттредж.

— Я сменю кабель и снова попробую этот порт.

У нее так болела голова, что на глаза наворачивались слезы. Стиснув зубы, Джилл, вытащив кабель, заменила его новым. Перезагрузилась. Снова запустила программу операций сближения и причаливания.

На экране появился логотип программы: «ОСП».

На верхней губе Джилл выступил пот. Она начала вводить полетное время. Дни, часы, минуты, секунды. Пальцы еле слушались. Они казались вялыми и неуклюжими. Ей пришлось набирать цифры несколько раз. Наконец она выбрала «Расстыковка» и кликнула «ОК».

— Программа ОСП инициализирована, — с облегчением сообщила она. — Готова к обработке данных.

— Капком, мы отстыковываемся? — спросил Киттредж.

— «Дискавери», приготовиться.

Ожидание было мучительным. Джилл посмотрела на свои руки и увидела, что ее пальцы начинает сводить судорога: мышцы предплечья сокращались, словно под кожей извивался десяток червей. Как будто что-то живое пробивалось через ее плоть. Она пыталась удержать руку в неподвижном состоянии, но пальцы продолжали судорожно сжиматься в мучительных спазмах. «Верните нас домой. Пока мы в состоянии управлять этой штукой».

— «Дискавери», — сказал Капком. — Разрешаю расстыковку.

— Вас понял. Цифровой автопилот в режиме «лоу-зед».[31]Есть расстыковка. — Киттредж с невероятным облегчением взглянул на Джилл. — Все, летим домой, — пробормотал он, ухватившись за ручное управление.

Руководитель полета Рэнди Карпентер стоял, словно статуя Колосса, не отрывая взгляд от главного экрана. Его мозг инженера спокойно оценивал сразу два потока информации — визуальные данные и переговоры по линии связи. Как всегда, Карпентер просчитывыл все на несколько шагов вперед. Стыковочный отсек разгерметизирован. Сейчас замки разомкнутся, и пружины мягко растолкнут корабль и станцию, отправив их в свободный дрейф отдельно друг от друга. Только когда между ними будет более пятидесяти сантиметров, включатся двигатели РСУ,[32]и корабль умчится прочь. В любой момент в этой непростой последовательности событий может что-нибудь засбоить, но для каждой возможной неполадки у Карпентера был аварийный план. Если замки стыковочного устройства не разомкнутся, сработают пиротехнические заряды, которые срежут болтовые крепления защелок. Если это не удастся, два члена экипажа МКС выйдут в открытый космос и удалят болты вручную. У них есть запасные планы на случай любого запасного плана. Они способны решить любую нештатную ситуацию.

По крайней мере такую, какую можно предсказать заранее. Чего Карпентер боялся, так это проблемы, о которой никто не подозревал. И теперь он задавал себе вопрос, который возникал у него в начале новой фазы любого полета: «К чему мы не готовы?»

— Стыковочные устройства успешно разъединились, — услышал он голос Киттреджа. — Замки расщелкнулись. Мы в свободном дрейфе.

Оператор полета рядом с Карпентером победно потряс кулаком в воздухе.

Карпентер думал о предстоящей посадке. Погода в Белых Песках была по-прежнему устойчивой, встречный ветер в пятнадцать узлов. Ко времени прибытия шаттла ТАКАН починят. Наземные службы уже собирались возле взлетно-посадочной полосы. Никаких дополнительных проблем Карпентер не видел, и все же он знал: с одной проблемой непременно придется столкнуться.

Вот такие мысли роились в его голове, однако на лице не отразилось ни намека на подобные размышления. Ни один из операторов полетов даже не заподозрил, что ужас Карпентера невыносим, словно желчь в горле.