Отличная машина у Игоря получилась! И мотор работает ровно, рычит свою победную песню! Малый газ, ручку максимально влево, педалью влево-вправо, авиагоризонт переворачивается на сто восемьдесят, и я плавно тяну ручку на себя, слежу за перегрузкой по самочувствию. Ну и машину слушаю, по-другому никак! Чтобы не дай Бог не закряхтела. И обязательный контроль скорости и высоты! Плавненько толкаю вперёд РУД на выходе и перехожу в горизонтальный полёт. Шестьсот метров, отлично. Но можно и повыше забраться. Машина – зверь! И мотор не подводит, устойчиво работает на всех режимах полёта, и в перевёрнутом положении тоже не подводит. Достаточно – есть тысяча метров и этого хватит. Место? Отвлёкся от авиагоризонта, головой по сторонам закрутил – то вверх её задираю, то вниз опускаю. Вниз? А куда это вниз? И где здесь низ, а где верх? Потерялся в пространстве. Ночные полёты, особенно с такой вот круговертью, над спящим спокойным морем именно этим и опасны – потерей пространственной ориентировки. Звёзды и луна отражаются в тихой воде словно в зеркале, и становится непонятно, где низ, а где верх. Одно спасение – приборы!

Какая тут к чёрту красота? Упираюсь взглядом в авиагоризонт, компас, считываю показания высоты и скорости, потихонечку возвращаюсь в реальность. Обманчивая иллюзия не желает отпускать просто так, ещё кружит голову, заставляет скашивать глаза за борт кабины. Там же такая красотища! Приходится заставлять себя смотреть только на приборы! Взбаламученный пируэтами пилотажа гироскоп в голове начинает приходить в себя. В довершении всего высовываюсь чуть в сторону, за защитный козырёк. И набегающий воздушный поток тут же обрадованно и колюче бьёт в лицо, норовит сорвать шлем, врывается под плотно застёгнутый воротник, вздувает пузырём куртку. Что сразу же помогает прийти в чувство – холодно же! Не май месяц! Но на душе легко и ясно – и я смеюсь навстречу ветру, захлёбываюсь бьющим в лицо воздухом, прячусь за козырёк и разворачиваюсь по компасу в сторону дома. Желание покрутить какие-либо фигуры пилотажа напрочь исчезло – в этом смешанном нереальном пространстве можно и потеряться. А жить хочется…

И плотную черноту города впереди воспринял словно спасение от безграничного звёздного пространства вокруг меня. Всё-таки летать в подобных условиях, ночью, и на такой маленькой машине… Это совершенно другие ощущения полёта – здесь всё рядом, вплотную. Стоит только немножко отпустить воображение, и пропадает хрупкая фанерно-тканевая оболочка-скорлупка вокруг тебя. Раскинь руки в стороны и полетишь! Сам! Бр-р… Скорее туда, под облака, в спасительную черноту… К приборам! Да и вообще пора на землю. Я уже соскучился по грязным окраинным улицам, по лошадиному навозу, по… Да даже по давешним ночным разбойникам!

Механик не забыл мои наставления, не завалился спать, а всё сделал правильно. Вертикальный луч прожектора увидел издалека, на него и взял курс. Вышел на точку, прошёл чуть в стороне, чтобы не ослепило – надеюсь, в ночной тишине рокот мотора хорошо слышно? И приступил к снижению по пологой спирали. А там и световой луч упал вниз, осветил посадочную полосу. Ну и я на всякий случай щёлкнул переключателем самолётной фары. Хоть и слабенькое на этом аппарате посадочное освещение, но и оно не помешает…

Сел, зарулил, выключил мотор. Тишина полная. Погас посадочный прожектор, замолкло размеренное тарахтение автомобильного мотора. И тут темень. Но глаза к ней уже почти привыкли. Спустился на землю, прислушался. Идёт кто-то.

– Как сели, ваше высокоблагородие? Свет-то у нас отключили, пришлось динамо-машину запускать.

– Нормально сел. И самолёт в полном ажуре. Молодец! А света по всему городу нет, – подошедшего механика поблагодарил за вылет и отправил отдыхать. Неисправностей нет, заправить самолёт можно и утром, пусть поспит.

И я никуда с аэродрома не поеду, хватит мне на сегодня впечатлений. Да и нет у меня больше никакого желания шляться в одиночку по темноте городских улиц – лучше скоротаю-ка я оставшееся до рассвета время здесь же, в здании заводоуправления, в собственном кабинете. Диван у меня, само собой, там имеется. Конечно, этому агрегату далеко до наших будущих комфортных и мягких сооружений, но на безрыбье и такой сойдёт.

Так и сделал. Закрыл плотно дверь, задёрнул шторы. Китель на спинку стула аккуратно пристроил, сверху повесил портупею с кобурой. Курткой накроюсь, а под голову… Под голову командирскую сумку пристрою. Или вот стопку папок из шкафа выну. Жёстко, но говорю же, сойдёт…

Уже в который раз убеждаюсь, что утро добрым не бывает! Вот и в этот раз мой сладкий сон прервала заполошная трель телефонного аппарата. А ведь только-только заснул. На часы глянул, не поверил и головой помотал. И полчаса не прошло, как прилёг. Поднялся, кое-как распрямился, доковылял до стола, поднял трубку.

– Алё? Мурма́нск на проводе. Игорь, у меня всё в порядке, – спросонья голова соображает плохо, да ещё спал совсем немного, вот и ляпнул сдуру первое, что на ум пришло. Что вынырнуло откуда-то из совсем уж позабытых глубин памяти…

– Какой Мурма́нск? Вы там что, пьяные все! Это кто у аппарата? Представьтесь немедленно! – командный рык незнакомого голоса на том конце провода вынудил вытянуться и быстренько выбросить из головы всё лишнее. Вот же влип. А я-то по простоте своей думал, что это Игорю, обеспокоенному моим ночным отсутствием, переживания за мою грешную душу покоя не дают. Ну а кто ещё ночью, кроме него, сюда звонить будет? Вот и ляпнул, в надежде сразу отвести от себя возможные упрёки и перевести предстоящий разговор с объяснениями на шутливый лад. Ошибся. Бывает. Однако, нужно выкручиваться, пока начальство в трубке Кондратий от гнева не прихватил. Только рот раскрыл… И тут же его захлопнул. Пока не требуется представляться, нужно дать начальству гнев выплеснуть.

Слушаю и удивляюсь. Это же нужно уметь так грамотно и интересно выражаться? Я вот стою, в себя от сна прихожу, даже трубку чуть на отлёте держу, почти на вытянутой в сторону руке, а чётко всё слышу, что мне там втолковать пытаются. И грамотно так толкуют, вычурно, ни одного нецензурного слова, а уши от стыда в трубочку скручиваются… О, выдохся мой незнакомый собеседник, не иначе, потому как громкость убавилась, на нормальную перешёл. Теперь можно трубку и к уху поднести. И представиться, как просили. Надеюсь, моё звание и фамилия заставят прикусить язык звонившего.

– Грачёв? Полковник, вы в курсе того, что у вас на территории происходит? Нет? Тогда немедленно явитесь на проходную, пока её штурмовать не начали!

Да что произошло-то? Не успеваю положить трубку, как через тонкую дверь отчётливо слышу топот многочисленных ног по лестнице. Прорвались, душегубы! По мою душу спешат-торопятся. Кто? А те, кто только что штурмовали проходную! Продолжение вчерашнего нападения? Или нет? Но ведь добрые люди силой врываться на охраняемую территорию не будут? Нет!

Рывок к стулу с развешанным на нём кителем и сбруей (падает на пол отброшенная в сторону трубка телефона), куда-то к окну летят опустевшие ножны, тускло сверкает холодная сталь клинка в левой руке, а правая уже крепко сжимает рукоятку револьвера. Несколько быстрых стелющихся шагов вперёд… С грохотом распахивается входная дверь, а я уже сбоку от этой двери. Пляшет в коридоре тусклый свет керосинок, замедляется время, и в этом неровном свете медленно-медленно вплывает в кабинет чужая рука с револьвером.