Новое положение русских воинских отрядов сделало их более открытыми для внимания эмигрантской общественности. Родители военнослужащих теперь получили возможность находиться на церемонии принятия присяги в расположении гарнизонов русских воинских отрядов, а также время от времени навещать своих сыновей.

Согласно воспоминаниям В. В. Катенина, служившего в Ханьдаохэцзийском РВО, «в мае месяце [1945 года], ко дню летнего Николая Чудотворца (22 мая)[326]была назначена присяга. К этому дню готовились тщательно, были заранее извещены родители с приглашением быть на этом торжественном моменте. В назначенный день курсанты [так в тексте. – С. С., А. Б.] под звуки русских военных маршей прошли перед многочисленными гостями церемониальным маршем по-гренадерски, то есть винтовки с примкнутыми штыками держали на весу, острие штыков слегка упиралось в кончик правого плеча впереди идущего…»[327]

Сохранились и свидетельства посещений родителями русских воинских частей. Например, в одном из документов из архива БРЭМ отмечалось, что «после посещения отряда Асано у всех родителей осталось самое отрадное впечатление. Все там здоровые, потолстели, подтянутые, у всех довольные лица и хорошее настроение. В беседе со многими было выяснено, что большинство мечтает продолжать карьеру военного и остаться в отряде и дальше. Кормят превосходно…»[328]

В 1944 году изменился текст присяги, принимаемой русскими военнослужащими. Текст присяги выглядел теперь примерно так: «Я, российский эмигрант, как равноправный гражданин империи Маньчжу-Ди-Го, вступая в ряды русского воинского отряда, обязуюсь быть честным и справедливым, защищая интересы Маньчжурской империи; выполнять все требования уставов и приказов начальников; быть готовым с оружием в руках выступить по первому зову своих начальников на защиту территории Маньчжу-Ди-Го против врагов империи и дружественной ей империи Ниппон».[329]

В Сунгарийском и Хайларском отрядах новобранцы принимали воинскую присягу на плацу гарнизона, а в Ханьдаохэцзийском – в местной церкви.[330]На принятии присяги обычно присутствовали представители руководства Военной миссии и Бюро эмигрантов.

С 1944 года военнослужащие, выезжавшие в краткосрочный отпуск к месту жительства, не снимали военной формы и, по некоторым свидетельствам, имели при себе саблю. Что лишний раз говорило о снятии секретности с деятельности русских воинских отрядов.

После реорганизации эмигрантских военных отрядов в общевойсковые подразделения и ликвидации учебно-полицейских структур основными тренировочными центрами для подготовки разведывательно-диверсионных кадров из числа русских эмигрантов стали специальные разведывательно-диверсионные школы, существовавшие обособленно от русских воинских отрядов в режиме строгой секретности. Такие школы существовали на станциях Имяньпо, Шитоухэцзы, в Хайларе, Сахаляне, Муданьцзяне, Трехречье.

Разведывательная школа, или отряд «Облако» (отряд 900, 323, 322, 25217), была учреждена Харбинской Военной миссией в конце апреля 1944 года. Начальником разведотряда с октября 1944 года являлся майор Ямагата Мотомэ[331](псевдоним «Оояма»), в марте 1945 года сменившийся подполковником Макино Масатоми.[332]Заместителем начальника (с марта 1945 года) являлся майор Итикава Кэндзи[333](псевдоним «Ииси»). Отряд должен был состоять из штаба и четырех оперативных отделов. Первый отдел возглавлял капитан Имаидзуми Тюдзо (псевдоним «Ямада»),[334]второй – капитан Симада, третий – капитан Аибара, четвертый – капитан Ватараи. Из русских эмигрантов были укомплектованы четыре из шести отделений первого отдела.[335]Одно из отделений было сформировано из китайцев.[336]Штаб разведшколы располагался на станции Имяньпо.

В окрестностях станции Имяньпо, в сопках размещались три русские учебные группы школы – местечки Лянцзялинь и Цинлуншань (в дальнейшем отряд 323). Две группы должны были готовить разведчиков-диверсантов, одна – радистов. Четвертая группа, имевшая агитационно-пропагандистский профиль, находилась на станции Шитоухэцзы (в дальнейшем отряд 322).[337]

Формирование кадрового и курсантского состава учебных групп тянулось с мая по ноябрь 1944 года. Кадровый состав формировался из русских офицеров и младших командиров РВО и сотрудников Военной миссии. Первую и вторую учебные группы в окрестностях Имяньпо осенью сорок четвертого года возглавили откомандированные из Сунгарийского отряда ротмистр Тырсин и вахмистр Широков, повышенный в связи с новым назначением в звании до корнета. Командиром третьей группы был назначен в чине подпоручика Михаил Аникьев.

Аникьев родился в 1901 году, происходил из забайкальских казаков. Будучи учеником духовной семинарии, он, опасаясь мобилизации в войска, уехал с отцом в 1918 году в Китай. Жил на станции Маньчжурия, учился в гимназии, после окончания которой поступил на Юридический факультет в Харбине. Сумел окончить только три курса и за неимением денег факультет оставил, перебиваясь случайной работой. В 1934 году Михаил поступил на службу в железнодорожную полицию, учился в полицейском училище в Харбине. В 1937 году работал в 3-м отделе ГБРЭМ, занимался прослушиванием телефонных переговоров иностранных консульств. В том же году был направлен в распоряжение Военной миссии города Маньчжурия, где также работал на радиоперехвате. В январе 1944 года, являясь секретарем Маньчжурского отделения БРЭМ, прошел обучение на 10-дневных разведкурсах в Хайларе, а в мае был направлен на станцию Имяньпо, где работал под псевдонимом «Ганин».[338]

Широков В. А. ГАХК

Отбор курсантов для разведшколы осуществляли сами командиры групп вместе с японскими офицерами главным образом из числа резервистов-асановцев. Курсантам было назначено ежемесячное денежное пособие в размере 140–170 гоби, что соответствовало жалованию среднего звена эмигрантской администрации. Общее число курсантов трех учебных групп, дислоцированных в окрестностях Имяньпо, составило около пятидесяти человек.[339]