Однако как долго тянется ночь! Сколько ни выглядывай – темно и темно! И дождь не перестает…

Как и следовало ожидать, все поднялись, едва забрезжилось утро.

Мы поехали. Мы скользили, падали, вымокли до последней нитки, вымарались в грязи, но наконец все же благополучно добрались до перевала на озеро… А дома, наевшись и обсушившись и вспоминая пережитое, много смеялись над различными, теперь уже только забавными, эпизодами как этой ночи, так и нашего поспешного бегства с «Чудотворной горы». Об одном искренне сожалели: «капуста» пропала…

В заключение несколько слов как о самом озере, так и об его окрестностях. Озеро лежит на абсолютной высоте, равной 6516 футам (1986 м), и принадлежит к типу моренных озер. Глубина его, вероятно, очень значительна, берега круты. Оно доступно только на юге, где принимает в себя речонку, выбегающую из-под снегов Богдо-ола, и на севере, где ограждающая его древняя морена незначительно подымается над его уровнем. Рыбы в нем нет. Водяная птица тоже не держится. Убили только, вероятно, совсем случайно сюда залетевших.

Морена сложена из громадных валунов и в настоящее время представляет из себя громадный каменный вал, заросший кустарником и прекрасными травами. Озерная вода, вероятно, просачивается где-нибудь между камней, потому что с полкилометра дальше, непосредственно под мореной, выбивается несколько значительных ключей, которые, сливаясь, и образуют р. Хайдаджан. Рядом с этим озером есть еще два, но они ничтожны. Каких-нибудь иных следов существования здесь в давнопрошедшие времена ледников я не нашел.

Что же касается до геогностического строения гор, то в общих чертах оно таково. Главный массив Богдо-ола состоит из древних метаморфических сланцев, из коих преобладает кремнистый с выделением роговика и кварцита; у озера выступают глинистые сланцы (метаморфические), которые ниже становятся преобладающими; к ним прислоняются красные глины, образуя боковые уступы поперечных Хандаджану долин; но затем они пропадают и сменяются желтым глинистым песчаником, и дальше темными, почти даже черными филлитами, от которых очень контрастно отделяются своими резкими и яркими (желтыми и кирпично-красными) цветами глинистые сланцы. Здесь горы уже заметно понижаются. Ель вполне исчезает, появляется чин. Конгломераты и примазки новейших образований совершенно маскируют основные породы, и только недалеко от выхода речки в пустыню вновь попадаются плотные песчаники, в которых вода в свое время успела выдолбить прекрасно отполированные гнезда и трубы. Затем ничего, кроме дилювиальных наносов, мы уже не встречали.

Нашу стоянку у озера мы покинули 12 августа. Мы круто спустились с морены и втянулись в ущелье, в котором шумно бросался из стороны в сторону Хайдаджан.

Хайдаджан слагается из двух речек.

Древняя морена, ограничивающая озеро с севера, имеет поверхность крайне неровную и ближе к восточному концу рассекается глубоким логом, едва на 6 м превышающим уровень озера. Лог этот оканчивается обрывом и далее тянется глубоким рвом, стены коего представляют осыпи зеленоватой гальки и песка такого же цвета. Здесь-то и выбиваются (на разном уровне) многочисленные ключи, образующие правую вершину р. Хайдаджана. Левый же исток его берет начало в верхнем из двух маленьких озерков, упоминавшихся в предыдущей главе, после чего постепенно, хотя и очень скоро, пропадает в камнях и только уже ниже второго озерка становится снова довольно заметной речонкой. Ниже соединения своих двух истоков Хайдаджан пробивается сквозь узкую щель и хотя затем все еще продолжает течь очень стремительно, но переборов уже не имеет. Место прорыва Хандаджана – самая дикая часть ущелья, и не будь здесь искусно проложенного пути – еще вопрос, удалось ли бы нам благополучно спуститься с морены!

Ниже морены ель перестала встречаться, и далее по ущелью росли уже только лиственные породы: тополь, ива и карагач с подлеском из разнообразных кустарников, в которых многочисленными выводками держались щеглята. Здесь же нам попались: Falco subbuteo L., Cerchneis tinnunculus L., ореховка (Nucifraga caryocalactes L.), дрозды (Merula maxima Seeb., Turdus viscivorus var. hodgsoni Jerd.), трехпалый дятел (Picoides tridaclylus L.) и две Molacilla (M. personata Gould. и M. melanope Pall.), водившиеся также и на берегах озера.

Миновав небольшую полянку, на которой в мазанках ютилось несколько человек китайских рабочих, изготовлявших кирпичи для строящейся кумирни, мы прошли этим ущельем еще километров пятнадцать и остановились на краю саза[54], под купами старых карагачей, видимо не раз уже служивших пристанищем караванов. Было еще рано, но идти далее мы не решились, так как здесь уже всюду рос чий – этот первый предвестник пустыни.

Действительно, на следующий день мы вышли в нее, хотя и не сразу, так как первые три-четыре километра по выходе из ущелья нам пришлось брести среди фанз селения Ду-хан-чжан и окружающих его полей гаоляна[55], гречихи и обыкновенного и итальянского проса; сперва это была каменистая степь, т. е. «гоби», по выражению местных жителей, поросшая тощей растительностью, преимущественно солянками, но затем эта «гоби» сменилась солончаком и глинистыми пространствами, поросшими чием. Чем дальше, однако, мы подвигались по большой дороге, на которую незадолго пред тем выбрались, тем гуще и гуще становились заросли чия, пока, наконец, мы не очутились среди словно волнующегося моря метелок этого характерного злака, залившего все окрестности и уходившего вдаль, за края горизонта. А потом чий сменился такими же зарослями жесткого низкорослого камыша, среди которого, впрочем, кое-где виднелись уже отдельные группы карагачей. Через несколько километров эти карагачи слились в сплошной пояс густой зелени, скрывавшей, как нам говорили, селения оазиса Эр-дао-хо-цзы.

Карагачевый лес на рыхлом солонце – явление не совсем обычное и для Внутренней Азии; и к тому же лес рослый, очевидно чувствующий себя как нельзя лучше на столь несвойственной ему почве. И каким путем он здесь народился? Остатки ли это былой культуры, или человек здесь ни при чем? В данном случае я склонен предполагать первое, хотя вообще считаю не лишним отметить тот факт, что карагач – самое обычное дерево южной Джунгарии. Заросли его, как нам говорили, начинаясь к западу от Фоу-кана, почти непрерывной полосой, на многие десятки километров тянутся вдоль Бэй-лу, доходя здесь почти до Куйтуна. И несомненно, что именно карагачевый лес, а не саксаульный или туграковый, рисовал Ренат на своей карте[56].