Меньше чем за полчаса мы одолели весь набор упражнений для разминки. Я задал суровый темп, но, честно говоря, Торвальд сам меня в немалой степени к этому провоцировал своей мрачной решимостью не сдаваться.

— Во, bo, companhon! — похвалил я его после окончания разминки. — Для человека, который не желает драться, у тебя избыток espiritu.

— Если по-аквитански это означает «дыхательная недостаточность», то я с вами согласен, — отозвался Торвальд, стоя на коленях и тяжело дыша.

Я рассмеялся, что, похоже, его порадовало, и сказал:

— Хорошо. А теперь приступим к более трудной части занятия. Сегодня займемся кое-каким спаррингом. Понимаю, тебе это вряд ли понравится. Знаю, что ты предпочел бы от этого отказаться, но тебе придется этим заняться и привыкнуть к этому, иначе от тебя не будет никакого толку в помощи кому бы то ни было. Наденем перчатки, шлемы и нагрудники и сначала все будем делать медленно.

Насчет «медленно» я оказался прав весьма приблизительно. Только через пять минут мне удалось убедить Торвальда в том, что все его защитные приспособления надежно закреплены, в том числе и загубник. Наконец он неожиданно выказал необычайную решимость к началу поединка.

Я начал обходить его по кругу, время от времени делая выпады и пытаясь его раззадорить. В каком-то смысле его прежнее нежелание драться работало в его пользу: очень многие новички на первых порах во время тренировок выплескивают накопившуюся агрессию и поэтому мало осознают, что именно делают. Торвальд же тренировался спокойно, сдержанно и сосредоточенно, а именно такой подход позволяет быстрее освоить что бы то ни было.

Движения его были быстрыми, ненапряженными и хрестоматийно правильными, и когда я время от времени предпринимал попытки проверить его на истинно спонтанную реакцию, он усиливал атаки так, словно хотел победить. Мой опыт и интуиция опытного бойца пока давали мне подавляющее преимущество, и Торвальд для меня и любого взрослого аквитанца его возраста все еще был не опаснее котенка — но я видел, что это ненадолго.

Ближе к концу занятия стало видно, что Торвальд начал получать удовольствие от поединка. Я, конечно, не стал упоминать об этом, дабы его не обидеть.

Я сделал выпад, намереваясь атаковать его справа, а он увернулся и заехал мне по носу. Впечатление было такое, словно моя голова готова взорваться и разлететься на кусочки.

— Patz! — выдохнул я.

— Я сделал вам больно? — чуть не плача, спросил Торвальд. — Ой, у вас кровь из носа потекла!

— А у нас и был поединок atz sang, companhon. Ты победил. — Я попробовал улыбнуться своему противнику, но, видимо получилось у меня это плоховато, потому что нос сильно болел. — Ничего, ничего, я сейчас схожу в туалет и смочу нос холодной водой.

Торвальд побледнел.

— А может быть, вам стоит к врачу обратиться?

Такие вещи в Новой Аквитании говорят кому-либо, когда хотят сказать, что он — ипохондрик или маменькин сынок. Я и так уже разозлился на Торвальда за то, что тот таким глупым способом обеспечил себе победу, потому, чтобы не оскорбить его, поскорее отправился в туалет. Я стоял возле раковины и смачивал нос водой, надеясь на то, что получил всего-навсего сильный ушиб, когда появился Торвальд. Он закрылся в кабинке у меня за спиной и освободил свой желудок от не успевшего перевариться завтрака.

— Ты в порядке? — спросил я его.

— Неужели к этому можно привыкнуть? — осведомился он, собираясь вымыть раковину.

— Не то чтобы привыкнуть — со временем тебе это даже начнет нравиться. В смысле, не блевать, а кровь проливать.

Торвальд весь дрожал, но покорно последовал за мной в dojo, дабы мы отвесили друг другу ритуальные поклоны. Как ни странно, когда мы вошли в dojo, он вдруг сразу распрямился, осанка его стала горделивой, и поклонился он мне изящно, как полагается — впервые за все время наших тренировок.

А когда я, приняв его поклон, отошел назад с места сенсея, я случайно посмотрел вверх.

На галерее стояли Маргарет и Валери.

Даже в Каледонии ничто так не благоприятствовало enseingnamen, как общество donzelhas. Я вынужден был признать правоту Биерис, хотя порой это бывало скорее смешно, нежели оскорбительно. Но единственное, на что я был тогда способен, — так это на то, чтобы не посмеяться над Торвальдом, пока мы принимали после тренировки душ. Ну и еще — не вскрикивать, прикасаясь к разбитому носу.

Я намеревался остаться в городе — отчасти для того чтобы составить компанию Аймерику, который должен был ночевать в гостевой комнате в Центре, а отчасти для того чтобы выкроить несколько лишних часов сна. Теперь в Центре у меня было припасено достаточно одежды, и можно было спокойно позволить себе не ездить в Содомскую котловину. Относительно того, что мне могла помешать спокойно выспаться ночная жизнь Утилитопии, можно было не переживать: насколько я успел выяснить, ночная жизнь этого города большей частью состояла из богослужений. Потому, когда ближе к вечеру я уселся за компьютер, дабы просмотреть всякую административную дребедень, я был немало изумлен, обнаружив среди входящих файлов приглашение посетить «Представление новых произведений каледонских авторов» нынче вечером.

Как минимум это меня заинтриговало. «Выступление каледонских артистов» звучало под стать демонстрации сухой воды или тяжелого вакуума. Кроме того, не исключалось, что в этом мероприятии может участвовать кто-то из моих учащихся. Я хотел навести справки у Торвальда, но он уже ушел, так что, очень может быть, как раз на этот вечер.

Ну, как бы то ни было, действо явно было необычным, и мне не хотелось его пропустить. Я позвонил Аймерику и выяснил, что он, оказывается, весь день просидел на месте, маясь от скуки и отвечая на технические вопросы. Он был более чем готов где-нибудь поужинать, а я, после тяжелой дневной нагрузки, просто-таки изнемогал от аналогичного желания.

Мы договорились встретиться в ресторане номер девятнадцать, излюбленном местечке Аймерика.

Я не стал заводить своего «кота», поехал на такси-трекере.

Сидя на заднем сиденье, я наслаждался тем, как быстро и бесшумно машина взбирается по крутым склонам холмов. Мне вдруг пришла в голову мысль о том, что Утилитопия и в самом деле чего-то лишится после внедрения спрингер-транспортировки, а ведь еще совсем недавно я был готов поклясться, что все совсем наоборот. Ресторан номер девятнадцать сумел приобрести такую популярность, что неумолимый «налог на развлечения» заставил его владельцев разместить заведение менее чем в двухстах метрах от главных ворот муниципального предприятия по переработке отходов, что, по чистой случайности, означало, что отсюда открывался неплохой вид на окрестности. Трудно было представить, каким образом хозяевам ресторана удалось выбить разрешение на обзаведение окнами, однако окна все же имелись.

Примерно каждые полминуты занудный компьютерный голос напоминал о том, что держать окна незакрытыми и одновременно включать отопление — это непростительная трата энергии. Я не обращал на это ровным счетом никакого внимания и с превеликим удовольствием наблюдал за тем, как играет свет солнца второго полудня на ледяных вершинах Оптималей. Я решил, что непременно надо будет сходить в горы до отъезда.