Райан берет меня за руку, и мы быстро идем мимо стеллажей к выходу, к огромным, будто в доме великана, дверям. Они то и дело открываются, впуская людей и холодный воздух.

– Я обещала ждать маму на улице, – говорю я. – Ты, наверное, считаешь меня очень глупой, раз меня забирает мама. Это не так, просто она уже старенькая и не может без меня прожить.

– Ничего я не думаю. – Мы на секунду замираем, и какая-то магнетическая сила тянет наши тела друг к другу. – Наоборот, это очень мило.

– Не знаю, увидимся ли мы еще, – говорю я. Сейчас мы выйдем на улицу, и все, что между нами было, останется в прошлом, которое я в любую секунду могу забыть.

– Обязательно увидимся, – говорит Райан. – Я знаю.

– Мне надо на крыльцо.

– Я подожду здесь. Присмотрю за тобой, пока она не придет.

– Правда? – спрашиваю я.

Он в последний раз сжимает мне пальцы, и я выхожу на холод, встаю на лестнице и с наслаждением, полной грудью вбираю в себя жизнь: яркие цвета, шум машин, запах грязного воздуха.

– Мамочка! – Эстер бежит ко мне, перепрыгивая через ступеньки. – Расскажешь мне сказку?

– Не смей уходить! – Мама хватает меня за руку и тащит за собой.

– Отстань от меня! – кричу я так, что на нас смотрят люди. – Отцепись!

Мама отпускает руку. Глаза на ее побелевшем лице распухли от слез. Внезапно ее боль отдается во мне, будто по груди ударили молотком. Нельзя было так поступать.

– Прости, мама, – говорю я.

– Тебе нельзя уходить одной, – повторяет она, а сама вся дрожит. – Я не могу за тобой уследить. Понадеялась на себя и не смогла. Я тебя подвела.

Мама плачет и не может остановиться. Я обнимаю их с Эстер, и мы втроем долго стоим так на лестнице посреди людского потока. Потом мама отстраняет меня и утирает лицо платком.

– Надо убрать продукты в холодильник, – говорит она. – А не то все потечет.

Это фотография с нашего отдыха на пляже в Сент-Айвс, графство Корнуолл. В тот день было страшное пекло, однако папа все равно в брюках, и даже манжеты застегнуты на все пуговицы. Он неуклюже сидит в шезлонге, будто верхом на враге, а я примостилась рядом, запустив руки в горячий сухой песок. Помню, как мама щурилась в объектив – ее ноги занесло песком, ветер с моря полоскал шелковую юбку. Я гляжу сердито – хочу, чтобы она поскорее закончила, потому что не желаю больше ни секунды сидеть неподвижно. И у папы, как я сейчас вижу, на лице точно такое же выражение.

Он терпеть не мог каникулы, ненавидел любое безделье. Ставить себе цели – вот что было ему по душе. Папа никогда ничего не делал только затем, чтобы убить время, – разве что книги читал, но и за них брался, когда не оставалось других занятий. Не знаю, как маме удалось затащить его на наши первые и единственные семейные каникулы. Могу представить себе их разговор. Мама, босоногая и длинноволосая, с веснушками на носу и некрашеными ногтями, убеждает его: нужно больше времени проводить с семьей, строить отношения с дочерью, жить полной жизнью, – а папа стоит на жаре в костюме при галстуке и глядит на нее, словно она не из другого поколения, а с иной планеты. Иногда я удивляюсь, как они полюбили друг друга. Несколько лет назад, когда мы с Грэгом стали встречаться, я спросила об этом у мамы, но она отмахнулась, и больше я не приставала. Однако в том, что она любила отца, сомнений нет. Он, конечно, тоже ее любил. Это было видно по его взгляду – на маму он смотрел как на чудо.

Сделав этот снимок, она ушла за мороженым, а папа вдруг предложил мне:

– Построим что-нибудь?

Я замерла и неуверенно оглянулась: он редко обращался ко мне напрямую.

– Песчаный замок, – пояснил он. – Только нужно вырыть яму поглубже или подойти к воде, где тверже песок.

Он встал и, даже не разувшись, пошел к береговой полосе. Я в своем купальном костюмчике поплелась следом. Папа петлял между полотенец с полуголыми телами. Никто не стеснялся – это папа с темным пятном от пота во всю спину смотрелся здесь чужаком. Когда до нежно плещущих волн оставалось несколько шагов, он опустился на мокрый песок и начал копать. Я некоторое время наблюдала, а затем стала повторять за ним. Папа голыми руками, без ведерка, вырыл ров и принялся лепить невероятно сложный замок, такой изысканный, что я даже не пыталась с ним сравниться, а только смотрела, как он работает. Время от времени папа поднимал на меня глаза, будто вспоминал, что я рядом, однако мы не произнесли ни слова. Мороженого в тот день я так и не увидела – мама вернулась и заметила нас, но решила не прерывать игру. Впрочем, в нашем занятии не было ничего от игры. Вся суть заключалась в том, чтобы построить песчаный замок с утонченными башенками и бастионами – и сделать это как можно лучше. Даже тогда, шести лет отроду, я поняла своего отца – поняла и захотела быть на него похожей.

Когда дело было сделано, он отряхнул руки и поднялся. Я встала рядом, чувствуя всю важность момента.

– Секрет в том, – сказал папа, беря меня за руку, – чтобы вовремя остановиться. По-моему, сейчас самый подходящий момент.

И в тот же миг, словно по его команде (а в шесть лет я верила, что так и было), вода затопила рвы. Мы с отцом стояли рядом и смотрели, как волна за волной подкатывает к ногам, каждый раз забирая по кусочку от дворца, пока его не подмыло и он не сровнялся с землей.

А мы, ничего не сказав, пошли туда, где сидела мама, и ни словом не обмолвились о мороженом. Вечером в гостинице, когда я легла на раскладушку в ногах родительской кровати, папа накрыл меня одеялом. Я притворилась, что сплю, и подслушала их разговор.

– По-моему, тебе сегодня удалось навести с ней мосты, – сказала мама, употребив одно из тех выражений, которые папа пренебрежительно называл «калифорнийскими». – Клэр – большая умница, вечно что-нибудь придумывает. Ты проси ее иногда рассказать тебе сказку. Не знаю, в кого она такая фантазерка… Уж точно не в меня.

– Она славная девочка, – сказал папа, ложась в постель и выключив свет, хотя еще не было девяти. А потом, спустя долгое время (не знаю, минуты прошли или часы, – и не во сне ли я это услышала) он добавил: – Фантазия ей досталась от меня.

И, вспоминая о нашем замке, его шпилях и арках, коридорах и лестницах, созданных ради нескольких мгновений красоты, я думаю: возможно, папа был прав.

У бабушки по телефону тревожный голос. Мама опять напугала ее до дрожи – второй раз за два дня ушла в самоволку. Я хочу немедленно ехать домой, однако бабушка против.

– Какой смысл тебе возвращаться? – говорит она. – У меня есть Грэг и Эстер, мой лучик в этой кромешной тьме. А Клэр после новой выходки стала спокойнее. Кажется, она счастлива дома и больше никуда не рвется.