– Что делать?

– Да, что делать… Либо полостная операция, чтобы вынуть ребенка… Но такую операцию ваша жена может не перенести. Большая потеря крови, вскрытие брюшины, рассечение…

Виктор почувствовал, что к горлу подступает комок тошноты, смешанной со слезами…

– …либо спасать мать. Тогда ребенка придется вытаскивать щипцами. Скорее всего, по частям.

– Это мальчик или девочка?

– Девочка… Надо принимать решение…

– Спасайте мать.

– Вы уверены?

– Я же сказал: «Спасайте мать»!

– Нам нужно ваше письменное решение, что вы согласны на экстракцию плода щипцами и предупреждены о возможной гибели ребенка. Распишитесь тут, пожалуйста. Поверьте, мне очень жаль.

Виктор снова вышел на улицу, закурил. Через Поварскую к нему бежала Катя.

– Витенька, что?

– Екатерина Степановна… – Виктор не замечал, что плачет.

– Витя, бога ради! Что с Алочкой?

– Ее спасут…

– Что значит – спасут? Объяснитесь! Что с ребенком?

– Ребенка будут… по частям… Екатерина Степановна… Говорят, нет другого выхода.

– Боже мой, не может быть… Как это можно, по частям? Что вы говорите? И вы на это согласились? С кондачка, ни с кем не посоветовашись? Вы должны были сразу прийти домой…

– Екатерина Степановна, вы слышите, что вы говорите?

– Виктор, вы согласились, чтобы они… ребенка…

– Вы хотели бы, чтобы я согласился с тем, что Алочка умрет?

– Господь с вами… Что вы говорите… Господи, как же я раньше не пришла, вы тут… Нет, что я говорю, вы правы, Витенька… Совершенно правы… Главное, Алочка… А врач что сказал? Он дал вам гарантии, что с ней все будет в порядке?

– Екатерина Степановна, какие гарантии… Сказал, что с Алочкой должно быть все в порядке. Я прошу вас, идите домой. Вы ничем не поможете. Разрешите, я один тут побуду.

– Да-да… Нет-нет, я не могу идти домой… Пойду погуляю по Арбату… Через час вернусь… Или через полчаса…

Виктор вернулся в вестибюль, сел на лавку. Сейчас внутри Алки кромсают его ребенка. Его дочь. Плевать. Лишь бы спасли Алку… Шипцы, которым из Алки вытаскивают его дочь, почему-то представлялись ему ухватом, которым мать вытаскивала горшки из печи…

Часы в вестибюле снова начали свой бесконечный звон. Виктор слушал бой часов уже раза четыре за это утро… Четыре, пять… семь… восемь… одиннадцать, двенадцать… Часы смолкли, но звон все еще стоял где-то под потолком. Полдень. Алка мучается уже сутки.

Прошло еще полчаса. Виктор увидел, как по лестнице бежит акушерка. Он собрался, зажал в солнечном сплетении все, что заполняло его тело, мозг и душу, встал…

– Виктор Степанович!

– Она жива?

– Жива, жива! Все хорошо. Врач сумел и ребенка вынуть! Ребенок тоже жив. Такое счастье, что он лежал попой. Если бы за голову щипцами тащить, не было бы шансов. Виктор Степанович, вы слышите меня? Виктор Степанович! У вас дочь! Дочь! Здоровенькая, крепенькая, три кило двести! В полдень родилась! Ровно в полдень. В воскресенье, в полдень! Под счастливой звездой! Виктор Степанович! Виктор… Вы меня слышите?

Виктор привез жену и дочь из роддома, уложил жену в постель, сам взялся перепеленывать дочь и не справился без Катиной помощи. Лупоглазое красное существо сучило ножками, дрыгало ручками и громко, басовито орало. Алка покормила дочь, та уснула. Алка уснула тоже.

Милка накрыла стол: холодец, пирог с капустой, салат оливье. Маруся испекла свой обычный пирог с вареньем, перепоясанный крест-накрест полосками теста. Моисей вытащил из шкафа, где они с Мишкой хранили альбомы с марками, бутылку водки. Пришла и Татка.

– За Елену Котову! – поднял тост Виктор. – За дочь еврейки и сына врага народа!

– Виктор, тише, во-первых. А главное, к чему вы сейчас об этом? – возмутилась Катя, опередив Соломона.

– Екатерина Степановна, моя дочь…! Ух, что это будет за девка! Мать чуть на тот свет не отправила, а родилась-то…! В воскресенье, да еще и ровно в полдень. Такая со всем справится! А ей по-другому и нельзя. Ну, за Елену Прекрасную! А уж потом и за мать ее, – Виктор опрокинул стопку водки и подцепил кусок селедки с репчатым луком.

– Значит, жену уже на вторую роль задвинули, – съехидничал Моисей.

– Моисей Маркович! Жена – не печка, можно и передвинуть. А дочь – это моя кровь! – под шумок общего хохота Виктор налил себе вторую стопку. – А теперь и за Алочку! За ее здоровье! Непросто ей дочь досталась…

– Да, гены у вашей дочери, Виктор, конечно совершенно особенные… – произнесла Маруся.

– Русская кровь, еврейская… – подхватила Катя, – … еще и польская…

– Еще, скажи, и цыганская, – перебил ее Соломон. – Ты, Катюша, страшная придумщица.

– Да, и цыганская, – настаивала Катя, – мы сколько раз тебе рассказывали, что нашу бабушку дед выкрал из цыганского табора, правда, Милуша?

– Слышать я не могу про этот табор… – Соломон хотел добавить еще что-то, но его перебила Татка.

– Витенька, главное, чтобы ты помнил, что у твоей дочери дворянские корни. Ты не обижаешься, что я так говорю? Благородство семьи Кушенских – это главное, что вы с Алочкой должны передать дочери.

– Помню я, Татка, помню про ваши дворянские корни. Ну, давайте, за вашу семью!

В угловой комнате стало не повернуться. Виктор привез кроватку – железную, с сеткой, ее поставили у стены, в изголовье полуторной кровати, на которой спали Катя с Соломоном. Алочка с Виктором раскладывали все тот же, вздыбившийся холмиком серый жесткий диван, на котором в двадцатых годах спала еще Маруся.

Дочь назвали гордым и красивым именем Елена, по-гречески «факел». Елена Викторовна, факел победы. Ни Виктор, ни Алка не ведали, что на рубеже шестидесятых этим именем назовут каждую пятую девочку, что так же будет и десять лет спустя, что в жизни их дочери почти все ее подруги будут носить именно это имя.

– Ну что, где моя племяшка? – влетела в квартиру Татка.

– Где же ей быть, у себя, – ответила Милка, открывшая Татке дверь. – Ты, Таточка, прямо из института? Иди к Кате, там и Алочка… Я быстро…

– Что быстро, тетя Мила?

– Как что? Накормлю тебя. Ты же голодная! Сейчас супчик тебе погрею…

– Тетя Мила, я не хочу есть. Вот если бы вы мне кофе сварили. – Татка направилась к угловой комнате. – Алочка, здравствуй, родная! Где твоя дочка, я ей что-то принесла, – Татка вынула из портфеля пакетик.

– Таточка, ну зачем ты… Ой, какая красота! – Аллочка приложила к груди бледно-голубой фланелевый костюмчик с ползунками. – Где ты достала? Немедленно надо примерить…