союзными республиками? Хотя бы это вы готовы признать фактом, а не выдумкой абхазской пропаганды? Были тогда в ваших краях два сильных лидера: мегрел Лаврентий Берия и абхаз Нестор Лакоба. Берия сожрал Лакобу, и только благодаря этому Абхазия вошла в Грузию. А если бы Лакоба забодал Берию? Может быть, Абхазии отдали бы сопредельную Мегрелию? То есть вся ваша «справедливость», вся ваша «территориальная целостность» строится на том обстоятельстве, что Берия оказался более хитрым, подлым и жестоким, чем Лакоба.

Зураб Папаскири вовсе не чужд реализма. Вот он очень здраво пишет: «Я не могу вернуться в ту Абхазию, где не будет улицы Шартава. А абхаз встретит меня с улицей Ардзинба. Я не могу жить на улице Ардзинба». Всё правильно, господин профессор, вы назвали очень убедительный признак того, что разделение грузин и абхазов теперь уже непреодолимо. Ведь вы же не думаете, что абхазы принесут в жертву вашей сухумской ностальгии память Владислава Ардзинба.

Так почему же грузины проявляют такую неадекватность и склонность к самообману, выражая уверенность, что Абхазия вернется в Грузию? Дело в том, что грузинское общество едино в своем стремлении вернуть Абхазию. А потому любого грузинского политика, который честно скажет: «Нам не вернуть Абхазию», обвинят в измене и порвут на части. И все грузинские политики вынуждены говорить то, во что и сами вряд ли верят, только бы их не обвинили в недостатке патриотизма. Господи, до чего мы дошли? Неужели быть патриотом, это значит обманывать себя и свой народ?

Мне бы очень хотелось, чтобы абхазы и грузины помирились. И абхазам, поверьте, тоже этого очень хотелось бы. Есть очень простое условие, при котором это примирение станет реальным – если Грузия признает Абхазию. Министр иностранных дел Абхазии Вячеслав Сирикба писал: «Мы очень чувствительны к любым позитивным сигналам со стороны Грузии. Всё, что звучит мирно, будет хорошо воспринято здесь в Абхазии. Мы не хотим быть вечными врагами Грузии».

Зная настроения в Абхазии, могу подтвердить, что Сирикба выразил мнение большинства абхазского общества. Итак, примирение этих двух народов вполне реально. Если Грузия признает Абхазию, Сухум тут же пошлет в Тбилиси посла. Но в обозримом будущем Грузия Абхазию не признает. Это невозможно. И это тоже факт.

Так что же будет? Полагаю, что в обозримом будущем всё будет, как сейчас – ни чего не изменится. Если непризнанное государство существует 20 лет, то почему оно не может просуществовать 200 лет? Сменится много поколений, уйдут из жизни все участники грузино-абхазской войны, новые поколения грузин уже не будут воспринимать Абхазию, как часть Грузии, они не будут испытывать боль утраты этой земли, и тогда, вполне возможно, Грузия признает Абхазию. Новые поколения грузин будут исходить из того, что, признав Абхазию, они ни чего не потеряют, а вот приобретаемые ими политические выгоды бесспорны. «Де факто» рано или поздно превращается в «де юре». Таков закон жизни. Этот закон действует очень медленно, но неуклонно.

Когда-то, не ранее, чем лет через 50, а может быть и через 100, Сухум и Тбилиси обменяются послами. И тогда грузины смогут спокойно приезжать в Абхазию и свободно здесь жить на правах одного из народов Абхазии. «Жаль только жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе». Тот кто испытывает по этому поводу зуд нетерпения, должен понять, что это его личная проблема.

Но власть грузинов над абхазами точно так же не может быть восстановлена, как и власть абхазов над грузинами. Эпоху Берии не вернуть, как не вернуть эпоху Леона II.

Лучше детей могут быть только дети

Сижу в кафе на Новом Афоне неторопливо поедая хачапур и запивая его прекрасным сухумским лимонадом. Рядом абхазские детишки лет десяти вместе с двумя учительницами отмечают окончание учебного года. С удовольствием смотрю на абхазских детей, они такие же, как и наши русские дети, такие же как, наверное, дети всех народов – веселые, непоседливые. В них столько светлой жизненной энергии, что, кажется, я невольно от них подзаряжаюсь. Глядя на этих замечательных детей не хочется думать о политике. Только о жизни.

И вдруг мне в голову приходит одна простая мысль, показавшаяся поразительной: когда я впервые побывал в Абхазии, ни кого из этих детей ещё не было на свете. Господи, как давно мне известен здесь каждый камень – вот уже новое поколение подрастает. Я, посторонний русский человек, могу рассказать абхазским детям о том, как выглядело это кафе ещё до свадьбы их родителей. По другому оно выглядело, мы вон на тех пенёчках сидели. Жизнь несется куда стремительнее, чем нам иногда кажется, и мы уходим в прошлое с поразительной скоростью. А может это и не плохо.

Одна учительница говорит другой, не стесняясь своих воспитанников: «Лучше детей могут быть только дети». Какие замечательные слова, и это даже хорошо, что они были сказаны при детях.

Взрослые, не бойтесь хвалить своих детей, иначе они, когда вырастут, начнут убивать друг друга.

Подданные Неба

Через призму литургии

На Новом Афоне – замечательный народный праздник. У храма святого апостола Симона Кананита совершают Божественную Литургию сразу 12 священников. В самом храме – ремонт, но даже если бы он был открыт, ему бы всё равно не вместить того множества людей, которые здесь собрались, всё равно пришлось бы служить на улице. Ни какому храму не вместить Церковь. Над Церковью только Небо.

Литургия выплеснулась в мир и затопила его, но не смешалась с ним. Когда-то, может быть, от такого обилия парчовых фелоней зарябило бы в глазах, но сейчас это множество торжественных богослужебных одежд создает поразительный мистический настрой, подчеркивает неотмирность совершаемого посреди мира. Вот настоящий праздник души.

Здесь не меньше роты русских солдат, некоторые из них исповедуются и причащаются, а потом во время крестного хода несут хоругви. Конечно, солдаты – очень разные, но не здесь ли бьется сердце русской армии? Здесь множество монахинь и две игумении. Между солдатскими робами и рясами монахинь – невидимая стена, но эта стена –внутрицерковная.

Становится тяжело. Солнце печет всё немилосерднее и прямо в лоб. И ни клочка тени, и шапку не наденешь, потому что мы на Литургии. Не выдерживаю и время от времени отхожу в тень, чтобы потом опять вернутся на Литургию. А другие стоят под палящим солнцем без шапок не шелохнувшись час за часом. Я восхищаюсь этими людьми и чувствую своё недостоинство. Это нормальное ощущение православного человека: в Церкви все лучше меня. Вы думаете, это обидно? Напротив, радостно принадлежать к обществу людей, которые лучше тебя.

Смотрю вокруг и вижу только радостные лица. Здесь всем тяжело и всем радостно. Таковы