То, что русы с бою взяли у греков, теперь желал сделать своей добычей кто-то другой. Обычное дело.

Весь стан поднялся. И в предыдущие две ночи Мистина велел всем спать, держа оружие и шлемы под рукой, и к тому времени, как он оказался среди войска, на ногах были все до единого. Каждая дружина стояла перед своими кораблями, держа наготове копья, греческие пики, луки и ростовые топоры. Возле каждого судна дозорные поливали речной водой просмоленные борта на случай, если их попытаются поджечь горящими стрелами.

Грохот нарастал. Проснулась и Протолча: там везде мелькали огни, слышались тревожные крики, собачий лай. А войско ждало: первый ряд – сомкнутые щиты, второй – стрелы и копья. Вместо тревоги русов наполняла скорее злость и досада: столько всего оставив за спиной, уже почти видя впереди родную землю, они были очень злы на печенегов, что пытались в шаге от дома отнять их жизнь, свободу и добычу.

Печенеги предпочитали луки всем видам оружия ближнего боя. Как обычно, они собирались осыпать врага тучей стрел и расстроить ряды русов еще до столкновения. О том, что русский стан огражден собранными из кольев рогатками, они знали: это был обычный защитный прием, применяемый всеми купцами. Еще на подходе степняки первых рядов крутили петли волосяных веревок, стараясь зацепить рогатки и растащить, разрубить соединяющие их путы, чтобы открыть проход основной лавине.

Но их подстерегали две неожиданности. Пока бояре приносили жертвы на Хортич-острове и вели беседы, отроки тоже времени не теряли. В прибрежных зарослях нарубили колья и вкопали их шагах в ста перед основной чертой рогаток, под углом, остиями к степи. Между ними тянулись веревки, привязанные на уровне лошадиных бабок. В высокой степной траве эти колья и днем были почти не видны, и даже острые глаза степняков не могли заметить их в глухой темноте ночи.

С воем, гиком и свистом летящая лавина всадников, готовая на полной скорости прорвать ограждения из рогаток, за сто шагов до них вдруг смешалась. Те кони, что не напарывались на невидимые колья, спотыкались о веревки между ними и летели кувырком, вышвыривая всадника далеко вперед. Скакавшие сзади со всего разгона спотыкались о них и тоже падали. Боевые кличи сменились людскими воплями и ржанием лошадей. По всей ширине участка, выбранного для прорыва, бились на земле люди и лошади, ломали шеи и конечности. Вдоль черты кольев образовался вал из тел – живых, полуживых и мертвых. Успевшие придержать коней уцелели, но теперь мешкали, сбивались в кучу целыми сотнями, не в силах выбраться из давки.

А когда уцелевшие расчистили проход и вновь устремились вперед, напор был уже далеко не тот: до второй черты не хватало места для разгона. С криком приблизившись, степняки стали растаскивать рогатки.

В русский стан устремились из тьмы тучи стрел. Щиты в руках первого ряда русов вмиг оказались утыканы так, будто отроки держали перед собой огромных ежей. Из-за щитов немедленно полетели стрелы в ответ. Десятки лошадей и всадников вновь покатились под ноги остальным, но еще не так много, чтобы задержать движение тысячной лавины.

Но тут для печенегов случилась вторая неожиданность: со стороны кораблей ударили стрелометы. Мистина вывез пять этих хитрых устройств из Ираклии, там же взяв для них запас коротких стрел, которые греки называли «мышами»; сперва думал, пригодится для прохода мимо пролива и хеландий, ну а потом не выбрасывать же? Стрелометы давали залпы более густые и на более дальнее расстояние; их не снимали с бортов, и предусмотрительность себя оправдала. Когда по звуку стало ясно, где именно степняки намерены ударить в растянутый вдоль берега русский стан, три снабженных стрелометами скутара подошли ближе.

И тут шум свалки прорезал звук боевого рога: трубили в другом конце стана, где стояли Добылют, Ведослав и Щелкуша. Первый удар был только отвлекающим: печенеги послали сюда пару тысяч всадников, рассчитывая, что все русы сбегутся к месту прорыва и оставят другие части стана без прикрытия. К счастью, у русов оставалось достаточно людей, чтобы каждая дружина держала свой участок, не бегая с места на место. Здесь стан оказался ближе к берегу, а значит, по пути до судов с добычей печенегам пришлось бы преодолеть меньшее расстояния. Они считали это преимуществом, но не ожидали нарваться на стрелометы. Один, стоявший на скутаре Добылюта, ударил еще на звук, когда степняки лишь достигли первой цепи кольев – когда, спешившись, пытались во тьме нащупать и выдернуть колья, чтобы открыть проход для лошадей. И вот здесь, где они считали себя еще в безопасности, на них обрушились сотни стрел одновременно.

Первым залпом десятки людей и лошадей были убиты и ранены. Еще два вооруженных скутара шли вдоль берега к месту нового прорыва. Прорвавшиеся за колья, уже через полперестрела степняки налетели на вторую черту обороны – врытые рогатки, и тут их накрыло еще двумя залпами.

Лишь пара сотен, вооруженных для ближнего боя, пробилась к берегу, и здесь русы вступили в схватку уже напрямую. Среди догорающих костров метались сотни пеших и всадников; вздымались копыта, взлетали и падали лезвия ростовых топоров, скрежетали о железо шлемов печенежские однолезвийные мечи. Но теперь стало ясно, что печенегов не так много, как мерещилось во тьме: из десяти с лишним тысяч русов около половины стояло по местам, не вступая в схватку, а сражавшиеся не уступали степнякам числом.

Мистина не вмешивался в битву сам, лишь наблюдал из середины стана, из-за щитов телохранителей. Высматривал вражеского вождя. Несколько раз в гуще всадников вдали мелькал хвостатый стяг на высоком древке, потом вместе с ним у второй цепи блеснул дорогой доспех, хорошо заметный среди суконных кафтанов и кожухов, но быстро пропал в суете. Мистина ждал, что именно его стяг неведомый степной князь выберет целью прорыва, но языки битвы до них не дотянулись – лишь в щиты телохранителей вонзилось несколько стрел. Однажды он послал отрока – переправить людей от верхнего конца стана, где прорыв уже был отбит, к Добылюту и Щелкуше: туда ушли Ивор и Зорян, оставив на месте Добрина и Лбину. Если бы степняки, заметив это, пошли в новый прорыв на старом месте, прикрывать дыру Мистине пришлось бы самому, с Озриславом и Гасилой, которых он поставил позади себя.

Но пока русы теснили степняков назад, за рогатки; встретив слаженный отпор, те подрастеряли лихость. Рассылая отроков, Мистина отправил Ивора и Величко вперед, к дальней цепи кольев. Но за колья велел не ходить, и бояре, вытеснив печенегов в открытую степь, вернулись.

И вот грохот стих, улеглись вопли и волчий вой, которым печенеги устрашали противника. За внутренней цепью рогаток, наполовину опрокинутых, лежали сотни раненых и убитых степняков. Бились покалеченные кони, с десяток скакунов носилось, обезумев, по стану: они потеряли всадников и не находили выхода из кольца огня и железа. Им открывали проход к реке, и они устремлялись по мелководью, вздымая брызги. Протолчинские потом поймают.

– Дозор, вперед! – Мистина оглянулся к Альву и показал в ту сторону, где скрылись последние хвосты степных коней: – Раненых собирать, вошеедов не добивать, если могут говорить.

Ему все вспоминался блеск золоченого хазарского доспеха, мельком виденный у рогаток. Что за удалец устроил это нападение – для чего привел три-четыре тысячи всадников? Не так много на десять тысяч русов, а разглядеть численность своего врага на реке печенегам было совсем не трудно. Позарился на богатую греческую добычу, надеялся прорваться хотя бы к одному-двум судам и вымести из них дорогой груз?