– Вы нас слышали?

– Звук двигателя «Джипси Мот», грохочущего, словно швейная машинка, в небесах над этой царской обителью, – одна из немногих неизменных опор в нашем меняющемся мире. Это происходило, полагаю, с без пяти минут шесть примерно до четверти седьмого.

Хоть что-нибудь может ускользнуть от этого престарелого кладезя информации?

– Прими мои глубокие соболезнования по поводу твоей матери, – сказал он с внезапной серьезностью и после секундной задумчивости продолжил: – Ты должна быть сегодня особенно храброй.

Он взглянул на меня старыми выцветшими глазами, и я поняла, что вот он, момент: мой единственный шанс сделать то, что я собираюсь, сказать то, за чем я пришла.

Доктор Киссинг велел мне быть храброй, и я буду храброй.

Я сделала глубокий вдох.

– Это вы Егерь, верно?

Со сводящей с ума медлительностью он затушил сигарету в переполненной пепельнице, хотя она была едва использованной, и тщательно выбрал следующую из плоского портсигара – не потому что нервничал, но потому что он контролировал ситуацию, контролировал полностью.

– Возьми вон тот стул, – сказал он, показывая на жуткий предмет мебели в углу.

Я передвинула эту штуку, издававшую нервирующие скрежещущие звуки, пока я ее волокла, и поставила между доктором Киссингом и окном.

С примерным видом села и ждала.

– Я расскажу тебе историю, – начал он. – Давай представим, что когда-то, много лет назад, где-то в Англии был древний ветхий дом священника, где собрались в полнейшей секретности величайшие мозги, которые только можно было найти во всей стране.

Я ухмыльнулась, представив, как ряды и ряды мозгов, каждый в своем стеклянном сосуде, аккуратно выстроились на полке в каком-то темном чулане.

– Это сказка? – уточнила я. – Или правдивая история?

– Закон о секретности даже спустя столько лет до сих пор имеет удивительно длинную и сильную руку. Так что это сказка.

– Моя сестра Даффи говорит, что так или иначе, но все сказки и мифы основаны на правде.

– Твоя сестра демонстрирует отличительные признаки леди и ученого, – заметил он. – Предрекаю, что она будет благоденствовать. Теперь же… Эти Мозги – Мозги с большой буквы, как я буду их называть, ибо они заслуживают не меньшего, – занимались расшифровкой кодов далекого императора.

– Император был злым? – поинтересовалась я.

– Конечно, как и все императоры в волшебных сказках. Злой император, видишь ли, очень опасен для демократии.

Я не поняла, но сделала вид, что понимаю.

– Давай предположим, что в течение многих лет наши широко раскинувшиеся следящие станции собирали и записывали все зашифрованные радиопередачи со всех кораблей императора во всех океанах и со всех самолетов в воздухе, но успехи были незначительными, удалось взломать всего пару кодов, а их было много.

– Вы говорите о Японии, не так ли? – Мы слушали удивительно похожий рассказ на «Би-Би-Си» во время одного из наших обязательных радиовечеров, к которым нас принудил отец. Кроме того, все знают, что из всех наших врагов, с которыми мы воевали за последнее время, император был только в Японии.

Доктор Киссинг проигнорировал мои слова и продолжил:

– Проблема заключалась вот в чем: как только мы взламывали код, император менял его.

– Откуда император знал, что код взломан?

– Ах, Флавия! Я счастлив, что возложенные на тебя надежды не оказались напрасными.

– Кто-то ему сообщал. Шпион!

Я возгордилась собой.

– Шпион, – эхом повторил доктор Киссинг. – Короткое неприятное слово с длинными и еще более неприятными последствиями.

Он выпустил маленький клуб дыма, за которым последовала длинная серо-синяя воронка, иллюстрируя свои слова.

– И что, если, – спросил он, – что, если этот шпион был одним из наших, одним из самых высокопоставленных среди нас, тем, к кому прислушивался король?

– Предательство! – сказала я, наверное, слишком громко.

– И правда, предательство. Но что мы будем с ним делать?

– Остановить его?

– Как?

Доктор Киссинг атаковал меня, словно кот мышь. Ответ на его вопрос казался очевидным, но я поймала себя на том, что не хочу облекать его в слова.

– Ну?

– Ну, убить его, наверное.

– Убить его. – Доктор Киссинг бесстрастно повторил мои слова. – Именно. Но «убить», как ты уже видела, как и «шпион» и «остановить» – просто слова, но у них есть чрезвычайно тревожные последствия.

– Ну хорошо, поймать его.

– Точно. Давай представим, что этот предатель из нашей сказки прочно укоренился в одном из далеких филиалов нашего министерства иностранных дел. Давай еще представим, что у него безупречные рекомендации. Что дальше?

Я долго и усердно думала, перед тем как ответить.

– Доставить его домой для правосудия, – наконец предложила я.

Отец рассказывал нам о правосудии во время лекций по средам, посвященным различным сторонам британского правительства, и я решила, что у меня неплохое знание предмета.

Я не была уверена, что мне так уж нравится мой вариант, но не могла придумать ничего лучше. Честно говоря, я начала немного уставать от вымышленной истории доктора Киссинга. Нет, не уставать, мне становилось неловко.

– Как она заканчивается, эта сказка?

Доктору Киссингу потребовалась целая вечность, чтобы ответить. Он снял очки, извлек безупречный белый носовой платок из кармана халата, с фанатичной тщательностью протер стекла, снова нацепил их и с выводящей из себя обстоятельностью выбрал еще одну сигарету из портсигара.

– Это… зависит от тебя, Флавия, – наконец произнес он.

Между нами повисло молчание, сначала оно было довольно уютным, но слишком быстро стало почти невыносимым.

Я встала и подошла к окну. Не могу поверить – я в точности как отец!

Надо хорошенько обдумать всю эту сказочную историю. Проводя химические эксперименты, я привыкла работать с гипотезами, но эта была за пределами моих возможностей. Слишком много переменных; слишком много допущений; слишком много значений, скрытых за завесой тайны.

Снаружи за окном посреди зеленого великолепия стояли буки. Сумасшедших женщин, которые танцевали среди них во время моего предыдущего визита, нигде не было видно.

Удобных поводов, чтобы отвлечься, нет. Мне надо встретить реальность лицом к лицу.

– Вы не ответили на мой вопрос, доктор Киссинг. Вы Егерь, верно?

– Нет, – ответил он неожиданно и печально и, может быть, даже несколько неохотно. – Нет-нет, я – нет.