него, хлопаю по пленке поверхности и создаю фонтан брызг. Волков подло уворачивается и хохочет, но, когда очередной сноп брызг накрывает его с головой, ахает, матерится и пускается за мной вдогонку.

В штиль, в теплой воде, да еще и подгоняемая азартом, я плаваю вполне сносно — за несколько секунд преодолеваю пару десятков метров, выбираюсь на горячий песок и, огибая озеро, со всех ног убегаю прочь. Волков неотвратимо меня настигает, водружает на макушку наполненную водой панаму, и я, моргая и фыркая, с досадой рявкаю:

— Все, хватит. Если человек — это его поступки, то ты, Волков, — полный придурок!

— Я знаю, — радостно кивает он и щелкает меня по носу. — С подключением!

Задыхаясь от хохота и усталости, мы добираемся до пледа и валимся на него как подкошенные. Волков стягивает футболку и, встряхнув, вешает на низко растущую ветку. Я шокирована этим поступком, видом загорелого, подтянутого тела и своей реакцией на него. Мгновенно отворачиваюсь, тушуюсь, но заставляю себя мыслить здраво — мы на пляже, и он не нарушает правил приличия.

Стаскиваю мокрый, противно облепивший кожу сарафан, устраиваю его на той же ветке и остаюсь в одном купальнике. Бросаю Волкову полотенце, вторым накрываю свои продрогшие плечи и старательно вытираю кончики волос.

По спине и бедрам курсируют мурашки, но солнце нещадно припекает и вскоре изгоняет из тела озноб. Мы лежим рядом, до рези в глазах смотрим в нестерпимо синее небо и болтаем — взахлеб, ни о чем и обо всем. Между нами словно прорвало дамбу из недоверия, ошибок и недоразумений, и, если хоть на миг повиснет тишина, я точно наделаю глупостей. Или сойду с ума.

Волков не выдерживает первым — поднимается, влезает в просохшую футболку и подает мне мой сарафан. Жизнь определенно становится легче и, похоже, не только для меня.

В попытке разрядить чересчур накалившуюся обстановку, он подкидывает новую тему для обсуждения — колется, что, вообще-то, тоже обращает внимание на бренды, а я признаюсь, что люблю ту же музыку и даже напеваю несколько строк.

— Странно, на тебя это не похоже… — козырь срабатывает, Волков поражен, и я широко улыбаюсь:

— Дай угадаю, что ты подумал обо мне в первый день! Что я — сельская королева. Попала?

Он подавляет смешок.

— Почти. Я сразу догнал, что ты — местная звезда. Ты тогда нехило меня напугала. После медленного танца и «бутылочки» я полночи сочинял речь по типу: прости, я не могу ответить тебе взаимностью… Так. На всякий. Я же тогда тебя не знал.

В его тоне явно слышится извинение, и двусмысленность произнесенной фразы снова оглушает.

— А что ты подумала обо мне? — он расправляет высохшую панаму и накрывает ею светлую макушку. В сотый раз читаю красноречивую надпись и вздыхаю:

— Что ты — проблема. А еще — девственник, зануда и заносчивая задница! — я стойко сношу его почерневший взгляд и тут же примирительно добавляю: — Я тоже не знала тебя тогда…

* * *

Багровое солнце скрывается за горизонтом, стремительно сгущается мрак, из чащи тянет холодком, полосатые комары заводят писклявый нестройный хор.

Плеск весел, бархатный купол неба и бескрайняя черная вода навевают тревожные воспоминания о смерти и спасении, и я покрепче цепляюсь за скользкий борт лодки.

В темноте больше невозможно разглядеть Ваню, но его размеренное дыхание, тепло и запах парфюма не позволяют словить приступ паники. Огни поселка приближаются, одинокий фонарь освещает площадку для отдыха и серебрит листву вишневых кустов возле покинутого дома ведьмы. Мы бесшумно причаливаем в зарослях камышей, и ноги обретают долгожданную твердь.

Волков подталкивает лодку под навес, накрывает брезентом, возвращается ко мне и берет меня за руку. Мы молча идем по центральной улице, и две тени, извиваясь, скользят то по асфальту, то по кирпичным стенам, то по штакетнику палисадников.

Сердце сладко замирает, обгоревшая кожа пощипывает и зудит, голова кружится от пережитых, невозможно ярких эмоций, приятная усталость разливается по телу.

Я сумела попасть на поляну и убедиться, что она существует, была там по-настоящему счастлива, поведала свой секрет Волкову и он не стал меня осуждать. Я запомню этот день навсегда, зафиксирую на подкорке, чтобы возвращаться в него в минуты отчаяния и ни за что не впадать в уныние.

Из темноты проступают наши заборы — мама не спит, в окне ее спальни горит желтый свет. Я замедляю шаг, встаю напротив Волкова, сжимаю его теплую руку и решаюсь на него посмотреть.

— Спасибо, Вань. За сбывшуюся мечту.

— Спасибо, что поделилась ею.

Он подается вперед и опять меня обнимает. Я напрягаюсь, расслабляюсь, таю, как мороженое в жару и с сожалением жду момента, когда он разомкнет объятия, пожелает спокойной ночи и попрощается. Но секунды сливаются в минуты, стук сердец превращается в грохот, и вся сегодняшняя двусмысленность вдруг становится пугающе однозначной.

Что же в понедельник мы будем делать в школе?

* * *

Глава 33

Жаркое воскресное утро плавно перетекает в раскаленный полдень, комнаты погружены в гулкую тишину. Мама, взволнованная перспективой скорого трудоустройства, с первым автобусом уехала в салон, отец спрятал голову в песок и не дает о себе знать.

Я медленно дожевываю приготовленный мамой завтрак и, подперев щеку ладонью, внимательно разглядываю соседский двор.

Окна и двери старого дома распахнуты, куры увлеченно роются в песке, над грядками с морковью включена поливалка, и в тонких прозрачных струях мерцает яркая радуга.

Вани нигде не видно, и я завороженно наблюдаю за его мамой, перебирающей садовый инвентарь. Она красивая — совсем молодая, стройная, с длинными светлыми волосами и темными, как ночь, глазами. Кроме внешнего сходства с сыном, в тете Марине угадывается точно такая же отрешенность — несмотря на кажущуюся погруженность в дела, время от времени она о чем-то надолго задумывается, и мне становится неловко.

Живо припоминается вчерашний день — поездка на волшебную поляну, робость и растерянность Волкова, разговоры по душам, валяние дурака у озера, крепкие объятия на прощание. Избегая смотреть друг на друга, мы с Ваней условились побродить по окрестностям и сегодня, я продиктовала ему свой номер, и мы разошлись по домам.

Надо ли говорить, что я ни черта не спала. Взбесившееся сердце до сих пор грохочет в груди. От желания выпить кофе с миндалем и карамелью пересыхает в горле.

Я прикрываю голову широкополой шляпой, втискиваю стопы в резиновые кроксы с ромашками, вываливаюсь за ворота и