– Она рассказала вам всю свою жизнь? Баронесса допила свой шоколад.

– Полагаю, вы спрашиваете, знаю ли я о ребенке? Она была беременна, когда приехала сюда, но узнала об этом позже. Она много говорила об отце ребенка, Валомбре. Вы с ним встречались?

– Да.

– Это трус, малодушный трус, из тех мужчин, которые остаются с женой ради сохранения видимости благополучной семьи.

Я знаю таких немало. Констанция правильно сделала, что порвала с ним. Она не собиралась всю жизнь играть в «Back street».[19]– Она презрительно усмехнулась. – Я не пустила его на порог. И его эксперта Грациани тоже. Они испробовали все – цветы, льстивые слова, угрозы, телеграммы… Что до хранителя галереи Уффици, о нем вообще не хочу говорить! Этот Русполини – просто кретин! Зимой, по снегу – ив лаковых ботинках!

– Вам не хотелось провести экспертизу картины? Узнать, действительно ли это Уччелло?

Баронесса хмыкнула.

– Я бы согласилась, если бы Валомбра так не суетился. Но я окончательно в нем разочаровалась. Последней каплей стало его отношение к крошке. Кстати, это не он вас послал?

– Нет. Я приехал по своей воле.

– Когда я увидела вас в первый раз через камеру наблюдения, с вами была молодая женщина.

– Это Жозефина, моя подруга. Она уже вернулась во Францию. Она решила, что мне не удастся с вами встретиться.

– Еще немного – и она оказалась бы права.

– Должен сказать, я звонил вам трижды. И оставил сообщение на автоответчик. Я думал даже написать вам письмо.

– Я знаю. Я следила за вами из окна. Я прослушала ваше послание. Запомнила ваше имя. Но я опасалась, что вас прислали Валомбра или Грациани. Не представляете, как они мне надоели!

– Не мог же я по телефону сказать, что унаследовал сердце Констанции!

Баронесса улыбнулась моей горячности.

– Это правда. Но теперь вы здесь и должны меня понять. Этот портрет – все, что осталось у меня от Констанции. Уччелло его написал или нет, мне все равно. У Валомбры ее дитя, у вас – ее сердце. А у меня – только этот портрет. Вы не находите, что Констанция похожа на девушку, которая на нем изображена?

Я внимательно посмотрел на картину. Но ведь я никогда не видел Констанции в профиль!

Тонкие губы баронессы дрогнули.

– Что я такое говорю! Вы же не знали ее…

Я посмотрел на часы. До отправления поезда оставалось два часа.

Баронесса словно прочла мои мысли.

– Пускай поезд отправляется без вас. Вы сможете уехать и завтра. Ваша Жозефина подождет еще один день. Я приглашаю вас провести вечер со мной. Не отказывайтесь… Я так давно не ужинала с мужчиной!

В юности Пандора Ландифер, должно быть, была очень хороша собой, потому что даже к восьмидесяти годам не утратила своей красоты. Я попытался представить ее юной амазонкой с натренированным телом и большими, как у мужчины, ладонями. Она наверняка великолепно каталась на лыжах и плавала как рыба. Мужеподобная фигура не мешала ей оставаться женственной. И если судить по ее серым, чуть раскосым глазам, великолепной белозубой улыбке и густым, подстриженным «под каре» волосам, она разбила немало сердец. Возраст выдавали только ее руки, на которые, казалось, были надеты перчатки из тонкого крепа в пятнах солнечного света, и морщинистая шея с некрасивым шрамом, оставшимся после операции.

На ужин молчаливая Долорес подала нам овощной суп, курицу с лимоном, рис басмати и компот из яблок. За едой баронесса рассказала о приезде Констанции в шале «Ландифер».

– Я хотела, чтобы она отреставрировала другую картину. Но первое, на что Констанция обратила внимание в этом доме, был портрет молодой женщины. Он достался мне в наследство от престарелого дядюшки-итальянца. Я прекрасно помню этот момент… Констанция была заинтригована. Она попросила позволения снять портрет со стены и поднесла его к окну, чтобы рассмотреть при дневном освещении. Я разрешила ей забрать картину в комнату, переоборудованную под мастерскую, чтобы она смогла исследовать портрет, а потом согласилась на реставрацию. Мы пожелали друг другу спокойной ночи. Утром она рассказала мне о своих предположениях относительно авторства картины.

Особенный голос Пандоры Ландифер прекрасно подходил для озвучивания истории этого таинственного портрета. Она говорила неторопливо, временами делая паузы, чтобы проглотить кусочек курицы или выпить глоток вина. Я с нетерпением ждал продолжения рассказа.

Чтобы очистить портрет, Констанция установила его на мольберт и направила на него лампу. Сначала нужно было изучить текстуру полотна, чтобы не испортить его слишком сильным растворителем. Очень ответственный момент: прежде чем приступить к работе руками, свою работу должны выполнить голова и глаза.

Она пальцами исследовала поверхность картины, перевернула ее, осмотрела деревянную основу. Портрет был написан темперой на дереве. Излюбленный прием мастеров Кватроченто… Неужели картина настолько древняя? Если так, она прекрасно сохранилась. Констанция тщательно изучила каждую деталь. Ей приходилось видеть столько копий! Увлечение искусством Ренессанса в прошлом веке привело к тому, что Италию наводнили искусно выполненные подделки.

Невзирая на скопившуюся на поверхности грязь, картина была в прекрасном состоянии. От воздействия времени живописный слой спас толстый слой лака. Констанция провела по нему рукой, потом потерла, смочив палец слюной. Затем подготовила все необходимое для работы – вату, кисти и бутылочки. В ее искусных, как у волшебницы, руках картина лишилась покрывавшего ее слоя коричневатой грязи. Контур лица стал четче, а само оно наполнялось жизнью с каждой минутой. Женщина… Волосы причесаны на старинный манер. Такие прически носили в Италии. Художник изобразил на картине свою современницу. Но в чьей мастерской она появилась на свет? Констанция знала: еще слишком рано задаваться вопросом об авторстве. Сколько раз специалисты ошибались, преждевременно поддавшись восхищению!

Профиль женщины мало-помалу обретал тонкость и прозрачность. На первых порах Констанция полагала, что речь идет о пожилой даме, настолько кожа модели казалась серой, щеки – раздутыми и поблекшими от прожитых лет. Но чем меньше на полотне оставалось грязи и желтоватого лака, тем моложе становилась женщина, пока наконец не стало ясно, что это – юная девушка.

Невзирая на решимость сохранять хладнокровие, Констанция ощутила в душе странное волнение. Почти всю ночь она провела над картиной, с осторожностью освобождая ее от загрязнений и пыли. Теперь ей предстояло поработать с фоном. Сперва он казался черным, но после очистки приобрел темно-зеленый оттенок, который подчеркивал красоту белокурых волос натурщицы и цвет ее платья.

Констанция как раз заканчивала снимать слой желтого лака, когда в нижней части портрета, словно по волшебству, проступили буквы. Она почистила это место и смогла прочесть вслух: