Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эту тетрадь не должны были увидеть. Иначе потом придётся убеждать Воротынских, что я взял её именно у убитого наёмника, а не, например, в сейфе, и объяснять, почему не отдал сразу. Но это полбеды. Хуже всего то, что тетрадь у меня отнимут.
— Господа, предъявите к осмотру личные вещи. Тумбочки открыть! — скомандовал толстый наставник с усиками.
Глава 14
Мои соседи с неохотой побрели открывать тумбочки, но я не сдвинулся с места. Я не собирался показывать личные вещи и перебирал в голове разные идеи, ища выход из сложившейся ситуации. Силой этот вопрос не решить.
— По какому праву вы собираетесь досматривать мои вещи? — спросил я.
— Учащийся, откройте тумбочку, не задерживайте всех, — раздражённо приказал толстяк с усиками. — Сказано же, досмотр.
— А я спрашиваю, по какому праву? — повысил я голос.
— А по такому! Дерзить вздумали? Неуважение к старшим? Хотите, чтобы вам розг всыпали?
— Я вам не разрешаю досматривать свои личные вещи.
— Ах, вы ещё и не разрешаете? Ну надо же! Фамилия!
— Вячеслав Ушаков, первая группа «В».
— Я вас запомнил. Будете наказаны, господин Ушаков. А теперь тумбочку открыть!
— Этого я делать не буду.
Тут заговорил второй наставник — тоже плотного телосложения, но не такой толстый, как первый, и без усиков:
— Послушайте, Ушаков, чем дольше вы упорствуете, тем хуже будет последствия для вас самих. Пока не откроете тумбочку, все будут стоять здесь и ждать. Весь этаж. Никто не пойдёт на завтрак, пока господин Ушаков не откроет свою хренову тумбочку, — громко, на весь коридор, произнёс наставник. — А если он продолжит упорствовать, то и на урок не пойдёте. А вы знаете, что вам будет, если опоздаете на уроки? Будете наказаны за прогул!
По строю прошёлся недовольный ропот.
— Да откройте же тумбочку, — попросил меня стоявший рядом парень из соседней комнаты. — Иначе нас всех так и будут мурыжить.
— Рот закрыли! — гаркнул наставник. — Молчать всем. Ну что, Ушаков, мы так и будем здесь стоять? Нам-то всё равно. Нам на уроки идти не надо.
Хотелось этим двум «командирам» по башке треснуть, но я сдержался. За избиения наставников точно из школы вылечу. Мне уже рассказали историю, как когда-то учащийся двинул наставнику в морду, после чего его отправили в солдаты.
Но что я мог предпринять? Упираться до конца? Потребовать Вятского? Вряд ли тот встанет на мою сторону. Чтоб директор перед учеником прогнулся? Здесь такого точно не будет. Да и вообще, местные порядки я знал плохо. А вдруг в каком-нибудь императорском указе так и говорится, что учащиеся не имеют никаких прав? Или устав школы считается выше всех законов?
И тут я подумал, что сама по себе тетрадь не должна вызвать подозрения, если в неё никто станет читать её содержимое. Выглядела она самым обычным образом — не очень толстая, в кожаном переплёте, без всяких надписей снаружи. Но даже если наставники заглянут в неё, могут и не догадаться, что за числа там написаны. А вот если придёт директор или кто-то из старших и начнёт сам всё проверять, вот тогда точно отвертеться не получится.
— Господа, ещё раз спрашиваю, по какому праву вы проводите обыск? — сказал я. — Объясните причину, и я сам покажу свои вещи. Иначе мне тоже всё равно. Нужно будет, и седмицу простою.
— Старшим будете указывать? — злился наставник без усиков. — Может быть, вам ещё и в ножки поклониться?
— Не надо демагогии, господа, — ответил я спокойно. — Мои личные вещи неприкосновенны, и вы не будете их ни трогать, ни смотреть без моего разрешения, — я не знал, насколько был прав с юридической точки зрения, но решил попробовать.
— Хватит дерзить, Ушаков. Трое суток карцера вам обеспечены. Ещё слово, и будете сидеть до следующей недели!
— Назовите причину столь беспардонного вторжения. Я — дворянин, а не абы кто. И не буду исполнять ваши требования.
Наставник хотел ещё что-то сказать, но второй, с усиками, остановил его и произнёс более спокойным тоном:
— Господин Ушаков, хотите знать причину? Хорошо. В школе обнаружены запрещённые предметы, и господин директор приказал установить лицо, кому они могут принадлежать. В связи с этим мы обязаны осмотреть личные вещи учащихся. Поэтому прошу подчиниться требованиям. Мы в любом случае узнаем, что вы храните в тумбочке. Это сделать несложно и без вашего участия.
— Что ж, хорошо, — ответил я, удовлетворённый хоть каким-то объяснением. — Ничего запрещённого у меня нет. Пройдёмте, и я сам вам всё покажу. Смотреть будете в моём присутствии.
— Прошу, — толстяк с усиками указал рукой на дверь комнаты.
Я достал из кармана ключ, открыл тумбочку, выложил на кровати всё содержимое: учебники, тетради, неполная пачка печенья, конверт с письмом от матери и деньгами.
— Я могу посмотреть книги? — спросил наставник с усиками.
— Пожалуйста, — разрешил я.
Он перебрал все учебники в стопке и вернул на кровать.
— Что в конверте?
— Письмо от матери. Это личное, читать не разрешаю.
— Можете убирать, — сказал толстяк. Содержание тетрадей его, похоже, не интересовало. — Нам также необходимо осмотреть вашу кровать.
— Кровать? — удивился я. — Пожалуйста, осматривайте.
Наставники подняли матрас, ощупали подушку, заглянули в пододеяльник и под кровать. Затем настала очередь шкафчика. Тут мне пришлось открыть чемодан с одеждой, привезённой из дома, но там и подавно ничего интересного не обнаружилось. Досмотр закончился, я вернулся в коридор. А наставники приступили к обыску тумбочек моих соседей, которые покорно отперли замки, не задавая вопросов.
Затем наставники отправились в следующую комнату. Они бескомпромиссно вламывались в личное пространство учащихся, лезли своими потными руками в самое сокровенное, перетряхивали всё имущество в поисках чего-то загадочного, о чём никому знать не полагалось.
В итоге у кого-то изъяли журналы эротического содержания, у кого-то обнаружился табак. Но это ли искали наши надзиратели или что-то другое, так и осталось загадкой.
Обыск закончился лишь после завтрака, поесть мы уже не успевали. Похватали учебники, тетради и побежать на урок. Но и туда я не попал. Навстречу по коридору шагал Барашкин. Он остановил меня и потребовал следовать за собой. Трое суток карцера — такое мне определили наказание за неподчинение должностным лицам. Наставник отвёл меня в отдельно стоящее здание, в подвале которого находились комнаты для «исправительного содержания», в одной из них мне предстояло коротать ближайшие три дня.
Помещение, куда меня запихнули, напоминало тюремную камеру.