Миссис Маунтсьер ничего не ела за обедом. Худоба ее лица, казавшегося фарфорово-хрупким в полуденном свете, наводила на мысль, что аппетит у нее в лучшем случае появлялся лишь изредка или что у нее трудности с пищеварением. Она изящно припудривала темные круги под глазами; как и Марион, миссис Маунтсьер могла спать лишь урывками, достигая крайнего истощения. Тед обратил внимание, что большой палец левой руки миссис Маунтсьер постоянно прикасался к обручальному кольцу, хотя сама она и не отдавала себе отчета в том, как часто делает это.

Когда Глори увидела, что ее мать делает с обручальным кольцом, она ухватила мать за руку и сжала ее. Миссис Маунтсьер посмотрела на дочь благодарным и извиняющимся взглядом, в котором промелькнула и взаимная любовь, словно письмо просунули под дверь. (На первом рисунке Тед изобразит дочь и мать — дочь будет держать руку матери.)

— Знаете, это как нельзя кстати, — начал он. — Я ищу подходящие типажи для портрета матери с дочерью — это заготовки для моей будущей книги.

— Еще одна детская книга? — спросила миссис Маунтсьер.

— Категорически да, — ответил ей Тед, — правда, я не думаю, что мои книги и на самом деле детские. Во-первых, существуют матери, которые должны их покупать, и — обычно — матери первыми и читают их вслух. Дети обычно слушают их, прежде чем научатся читать. А когда эти дети вырастают, они нередко возвращаются к моим книгам и перечитывают их.

— Именно так и случилось со мной! — сказала Глори.

Эффи, которая слушала это с надутым видом, закатила глаза.

Все, кроме Эффи, были довольны. Миссис Маунтсьер получила заверение в том, что матери имеют приоритет. Глори был сделан комплимент: она уже перестала быть ребенком — знаменитый автор признавал, что она теперь взрослая.

— И какого рода рисунки у вас в голове? — спросила миссис Маунтсьер.

— Значит, так. Для начала я хочу нарисовать вас и вашу дочь вместе, — сказал ей Тед. — Таким образом, когда я буду рисовать каждую из вас по отдельности, присутствие отсутствующего будет… некоторым образом очевидно.

— Ой, ма, как здорово! Ты хочешь? — спросила Глори. (Эффи снова закатила глаза, но Тед никогда не обращал внимания на непривлекательных особ.)

— Не знаю. Сколько на это потребуется времени? — спросила миссис Маунтсьер. — И кого из нас вы хотите рисовать первым? Я хочу сказать — по отдельности. Я хочу сказать, после того как вы нарисуете нас вместе. — (Тед, охваченный лихорадкой желания, понял, что вдова готова.)

— Когда у вас начинаются занятия? — спросил Тед у Глори.

— Числа пятого сентября, — сказала Глори.

— Третьего, — поправила ее Эффи. — И ты собиралась провести уик-энд на День труда[11]в Мене — вместе со мной, — добавила она.

— Тогда я первой буду рисовать Глори, — сказал Тед миссис Маунтсьер. — Сначала вас обеих вместе. Потом Глори одну. Потом, когда Глори вернется в колледж, — вас одну.

— Ой, не знаю, — сказала миссис Маунтсьер.

— Да что ты, ма. Это же будет так интересно! — сказала Глори.

— Ну…

Это было знаменитое Тедово бесконечное «ну».

— Что «ну»? — грубо спросила Эффи.

— Я хочу сказать, что — ну, не обязательно принимать решение сегодня, — сказал Тед миссис Маунтсьер. — Подумайте, — сказал он Глори.

Тед знал, о чем уже думает Глори. С Глори у него не будет никаких трудностей. А потом… ах, какими долгими и приятными предвидятся осень и зима! (Тед представлял себе изумительно медленное соблазнение скорбящей миссис Маунтсьер — на это могут уйти несколько месяцев, а то и год.)

Чтобы позволить и матери и дочери вместе отвезти его назад в Сагапонак, от него потребовалась немалая тактичность. Свои услуги предложила миссис Маунтсьер, но потом она поняла, что ущемляет чувства дочери, что Глори настроилась сама отвезти автора и иллюстратора домой.

— Да бога ради, Глори, вези ты, пожалуйста, — сказала миссис Маунтсьер. — Я даже не поняла, как тебе этого хочется.

Тед подумал, что если они будут ссориться, то это только помешает его плану.

— Если быть эгоистом, — сказал он, обаятельно улыбаясь Эффи, — то для меня будет большой честью, если вы все отвезете меня домой.

Хотя его обаяние не подействовало на Эффи, мать и дочь мгновенно примирились. Пока.

Тед к тому же выступил в роли миротворца, когда они принялись решать — кому сидеть за рулем: Глори или миссис Маунтсьер.

— Лично я думаю, — сказал он, улыбаясь Глори, — что люди вашего возраста водят машины лучше, чем их родители. С другой стороны, — он повернул свою улыбку к миссис Маунтсьер, — люди вроде нас — невыносимые пассажиры. — Тед снова повернулся к Глори. — Пусть машину ведет ваша матушка, — сказал он девушке. — Это единственный способ исключить ее из числа пассажиров.

Хотя Тед, казалось, не обращает внимания на то, как Эффи закатывает глаза, на сей раз он предвосхитил ее реакцию — повернулся к несчастной уродине и сам закатил глаза, чтобы показать ей, что он все видит.

Любой, кто видел их в машине, мог подумать, что это обычная семья. Миссис Маунтсьер была за рулем рядом с лишенной прав знаменитостью на пассажирском сиденье. На заднем сиденье ехали дети. Та, которую угораздило родиться уродиной, естественно, была мрачна и погружена в себя; вероятно, этого и следовало ожидать, потому что ее «сестренка» была в сравнении с ней красоткой. Эффи сидела за спиной Теда, уставясь в его затылок. Глори сидела, наклонясь вперед и заполняя собой пространство между двумя передними сиденьями темно-зеленого «сааба» миссис Маунтсьер. Поворачиваясь на своем месте, чтобы созерцать поразительный профиль миссис Маунтсьер, Тед мог видеть и жизнерадостную, хотя, может быть, и не ахти какую красивую дочь.

Миссис Маунтсьер была хорошим водителем — она ни разу не оторвала взгляда от дороги. Дочь же не могла оторвать глаз от Теда. Пусть день и начался так неудачно, но зато теперь он сулил прекрасные возможности! Тед бросил взгляд на часы и с удивлением увидел, что день только начался. Он будет дома еще до двух — масса времени, чтобы показать мастерскую матери и дочери, пока еще за окном светло. Когда миссис Маунтсьер миновала озеро Агавам и свернула с Дьюн-роуд на Джин-лейн, Тед решил, что нельзя судить о том, какой будет день, по его началу. Тед настолько был занят визуальным сравнением матери и дочери, что совсем не смотрел на дорогу.

— А-а, так вы едете этим путем… — шепотом сказал он.

— Почему вы шепчете? — спросила его Эффи.

На Джин-лейн миссис Маунтсьер была вынуждена притормозить и двигаться с черепашьей скоростью. Вся улица была закидана бумагой, висевшей и на живых изгородях. Миссис Маунтсьер вела машину, а вокруг нее кружились клочки бумаги. Один лоскут прилип к лобовому стеклу. Миссис Маунтсьер решила было остановить машину, но Тед сказал ей: