— Спасибо, но, думаю, с этим я как-нибудь слажу, — улыбнулась леди Люси. — В любом случае, это будет не хуже, чем общество моих четверых братьев, поносящих меня за рождественским обедом за то, что я до сих пор не нашла себе мужа. Один из них даже заявил однажды, будто я для этого уже старовата. Вообразите. Но если серьезно, лорд Пауэрскорт, я польщена и очень довольна тем, что вы сочли возможным пригласить меня этим вечером на обед. Не означает ли это, что вы считаете меня членом семьи?

Пауэрскорт уже начал привыкать к ее поддразниваниям.

— Леди Люси, дорогая, — рассмеялся он, — я наслаждаюсь возможностью принять вас в лоне моей семьи. Однако помните об опасностях, кои в нем таятся.

Вот в этом лоне она теперь и пребывала, и чувствовала себя в нем, как дома, — стояла, беседуя с Уильямом Берком, у камина, и пламя играло в ее синих глазах. Разговор на другом конце комнаты, наконец, отвлекся от штор. Пауэрскорт не сомневался, что так оно и случится.

— Так где, ты говоришь, Фрэнсис с ней познакомился, Розалинда? — Элинор, подобно ее брату, взявшись за расследование, от него уже не отступалась, собирая улики и показания.

— Ну как же, здесь, по-моему, и познакомились. Леди Люси обедала у нас как-то вечером, тогда, я думаю, все и началось. Пембридж говорит, что слышал, как они условливались о свидании в Национальной галерее.

— А, так она художественная натура? Фрэнсису такие нравятся. Но вот практична ли она? Некоторые из этих артистических дам нарочито пренебрегают своими домами и мужьями, — и перед умственным взором леди Элинор прошло видение некоего убогого обиталища в Хампстеде или Сохо, набитого незаконченными холстами и открытыми баночками с краской.

— О, думаю, она вполне практична, — ответила леди Розалинда, бросив через комнату взгляд на стройную фигуру у огня. — У нее сынишка от первого брака. Мужа убили в Хартуме, он был там с Гордоном.

— Вот оно что, — на леди Элинор, жену военного капитана, находившегося ныне на маневрах в Средиземном море, услышанное произвело впечатление. Эту вдову осенял ореол славы. — Но скажи, Розалинда, — Элинор бросила взгляд на леди Люси — взгляд, с не лишенным приятности покорством, отмеченный ее братом. — У них это как, ну, ты понимаешь, серьезно?

— Не исключено, что очень, — задумчиво ответила Розалинда. — Что-то такое ощущается в том, как они смотрят друг на друга. Словно в комнате никого больше и нет.

Дальнейшее обсуждение прервал обеденный колокол. Пауэрскорт обнаружил, что леди Люси поместили на противоположном от него конце стола, между Элинор и Мэри. Сам он оказался между Розалиндой и достойным Уильямом Берком и прийти на помощь леди Люси, вмешавшись в ведомые с ней разговоры, было для него делом трудным, если вообще возможным.

Портреты предков Пембриджа висели по стенам, череда их прерывалась лишь огромным зеркалом над камином: Пембридж времен Реставрации — в ярко-красном кафтане и лихо заломленной шляпе, истинно удачливый кавалер; Пембридж конца восемнадцатого столетия в телесного цвета чулках и черном кафтане, с припухлым лицом гуляки. Пауэрскорт вспомнил рассказ Уильяма Берка о том, что этот Пембридж спустил, играя с Чарльзом Джеймсом Фоксом в карты, огромное состояние. Присутствовал здесь и граф несколько более поздний, владелец уцелевших акров — с ружьем в руке и собакой у ног, возможно, старающийся тяжким трудом и удачным браком исправить ущерб, нанесенный фамильному состоянию его предшественником. Вокруг стола вились семейные сплетни, куда более злостные, чем любые другие. Пауэрскорта всегда изумляла готовность членов семьи говорить друг о друге вещи совершенно ужасные, каких они не потерпели бы в устах постороннего человека.

— Так все и было. Да-да, так все и было, — Уильям Берк рассказывал о своем кузене, ударившемся недавно во все тяжкие. — За завтраком он еще оставался женатым человеком. Он, собственно, пробыл таковым двадцать лет. Съел обычный свой завтрак — две копченые селедки, крепкий кофе, гора тостов. Он питал особое пристрастие к джему, правда, дорогая? — Берк улыбнулся жене, ища подтверждения странных застольных обыкновений кузена. — Джем он предпочитал густой, со множеством кусочков цедры — или что там в него кладут — и наваливал его на тост такой горой, что хлеба было почти и не видно.

— Так или иначе, завтрак он съел. А к ленчу ушел куда-то. И не вернулся. Просто сгинул. Несколько дней спустя прошел слух, будто его видели пересекающим Канал в обществе молодой леди. После говорили, что его видели и на юге Франции, в Антибе или Каннах, где-то там, все с той же леди. В отелях вопросов не задают, и какие-либо признаки возможного его возвращения отсутствуют. Он просто сбежал, в его-то пятьдесят лет, бросил всю семью.

— Полагаю, они смогут теперь экономить на счетах за джем, — не удержался от шутки Пауэрскорт.

— Фрэнсис, ты ужасен! Несчастную женщину, жену кузена Уильяма, бросили, и это в ее возрасте, а ты только о джеме думать и способен, — сказала старшая из сестер, всегда испытывавшая счастье, отчитывая брата.

— А что это был за джем — оксфордский «Куперс»? Или тот, что продают в таких забавных баночках, по-моему, он называется «Типтри». Его делают где-то в Эссексе.

— Замолчи, Фрэнсис! — и все три сестры принялись объединенными силами корить его. Ведьмы, с горечью подумал Пауэрскорт, вспомнив время, когда они втроем налетали на него, еще мальчишку, и отнимали его рогатки. Взглянув в поисках поддержки на леди Люси, он, как ему показалось, заметил на другом конце стола проблеск обращенной к нему заговорщицкой улыбки. Улыбка леди Люси, предназначенная только для него, стоила ведьмина котла с кипящим в нем гневом сестер.

Слуги унесли со стола последние тарелки и бокалы. Двери столовой затворились.

Пембридж, выглядевший истинным олицетворением главы семейства, значительно кашлянул и громко забарабанил пальцами по столу.

— Леди и джентльмены, — начал он, улыбаясь по очереди всем, кто сидел вокруг стола, — особенно лучезарная улыбка досталась хорошенькой леди Люси. — Фрэнсис попросил нас собраться этим вечером, поскольку он нуждается в нашей помощи. Фрэнсис, вам слово.

Весь вечер Пауэрскорт прикидывал, какой тон ему лучше взять, обращаясь именно к этому собранию людей. После оплошности с джемом, понимал он, легкомыслия позволять себе не следует. Никаких шуток, сказал он себе. Ради Бога, никаких шуток. Он знал, что двое его зятьев, скорее всего, отнесутся к нему с большей серьезностью, чем сестры, как бы те его ни любили. Ведьмы, он хорошо это помнил, всегда считали его расследования еще одним мужским хобби, которое невозможно принимать всерьез.

— Мне нужна ваша помощь, — начал он, решив, что наилучшей тактикой будет самоумаление. Надо отдаться на их милость. — Я занимаюсь сейчас очень сложным и важным расследованием. Два дня назад я виделся с комиссаром столичной полиции. Он обещал оказать мне любую поддержку, какая ему по силам. У меня в кармане, — он сделал паузу, чтобы извлечь на свет одно из писем с Даунинг-стрит, 10[53], — лежит множество подписанных премьер-министром писем. Адресаты не указаны, я вправе сам проставлять их имена. В письмах говорится, что лорду Фрэнсису Пауэрскорту, исполняющему задание огромной государственной важности, надлежит оказывать любую помощь, какая только возможна.